День Пятидесятницы — это начало новой духовной эры в истории Церкви, человечества и Космоса. Вознесение Христа соединило землю с Небом, с эоном вечности, а Пятидесятница низвела само Небо на землю, уничтожила противоположение между временным и вечным, между материей и духом. В излияниях Божественного света и Божественных энергий Духа Святаго перед человеком открылась новая жизнь как возможность преодоления своей тварной ограниченности через приобщение к абсолютному бытию. Для Платона человеческое тело — «темница», для Будды-Шакьямуни — «сгусток костей, крови и слизи», а для христианина — дивный инструмент души, форма неразрушимой индивидуальности человека, золотая оправа, в которую вложен, как драгоценный камень, бессмертный дух. В таинственном дне Пятидесятницы Божественная благость воссоздала из распадающейся в противоречиях диады души и тела — единую монаду человеческой личности.
По учению преподобного Максима Исповедника, человек — это ипостась, звено между духовными и материальными мирами, — поэтому освящение человека (микрокосма, микромира) является залогом и началом освящения Вселенной (макрокосма, макромира).
В день Пятидесятницы Дух Святый основал Новозаветную Церковь и соединил ее с Небесной Церковью. Христиане стали членами духовной семьи, Отец которой Бог, а старшие братья — Ангелы.
Пятидесятница явилась вечным водоразделом между христианской Церковью, Церковью благодатной, полной Божественных сил и энергий, и другими религиями мира, где тени и осколки истины, где нет Христа и Духа, Света и Жизни; Пятидесятница положила глубокую пропасть между мистикой Православной Церкви и экстатическим психизмом древних и «новых» дионисийских культов; Пятидесятница обозначила несокрушимую границу между Божественным откровением, хранимым в живом организме Церкви, и плоским рационализмом религиозных богостроителей, софиологов и реформаторов, с их бессильным и мертвящим интеллектуализмом; Пятидесятница выстроила надежную преграду и беспочвенным мечтаниям религиозных пиетистов и фантастов.
В день Пятидесятницы апостолы и ученики Иисуса Христа собрались на молитву в доме, находящемся в Иерусалиме, на Сионской горе. Во время молитвы Дух Святый сошел на апостолов и учеников Христа в виде разделяющихся языков пламени. В день Пятидесятницы, в излиянии небесного света, в шумных порывах бури, в сиянии и блеске дивных огней родилась Новозаветная Церковь. После Сошествия Духа Святаго Сионская горница стала первым христианским храмом, а община учеников Христа — Вселенской Церковью. Первоначально в Церкви было всего сто двадцать человек, но она явилась Вселенской по Божественной идее и предназначению, по неисчерпаемому духовному потенциалу, который Церковь получила в день Пятидесятницы. Не количество верующих, не внешние атрибуты, а присутствие Духа Святаго и верность истине делают Церковь Вселенской. В вечном, онтологическом, плане (есть и другие планы), Церковь — это благодать, объемлющая творения Божии в единстве их веры и любви. Поэтому Церковь, как мистическое тело Христа Спасителя, как излияние Духа Святаго, как носительница вечных истин, неизменна и тождественна себе самой, хотя ее «внешний двор», по историческим причинам, может увеличиваться и уменьшаться.
Дух Святый сошел на апостолов в чувственных и зримых образах потому, что день Пятидесятницы был началом преображения всего видимого мира Космоса. Сошествие Духа Святаго должно было стать не только переживанием апостолов, — фактом их внутренней жизни, но открыться миру в виде величественной Теофании (Богоявления).
В Мцхетском кафедральном соборе Светицховели есть изображение солнца с двенадцатью лучами: символ Христа — духовного солнца — и апостолов — лучей, просветивших мир.
В Деяниях Апостолов описана жизнь первенствующей христианской Церкви, — жизнь, полная сверхъестественных явлений Божественных сил, полная чудес, исцелений и пророческих вдохновений. Но самым великим чудом была духовная любовь, которая царила в христианских общинах, когда каждый ощущал постоянную заботу всей Церкви, когда исчезали мирские различия и преграды, когда не было чужих, когда все были близкими и родными друг другу, когда все согревали друг друга теплом своих сердец.
Религиозные и философские учения древнего и нового времени тоже говорят о любви. Но как отличается проповедуемая ими любовь от Евангельской!
Особенно чужда и непонятна миру заповедь о любви к врагам; она кажется разрушением всех общественных и этических устоев.
«Если я буду любить врагов, то что останется друзьям?!» — сказал Конфуций. Китайский моралист не понял, что, любя врагов, человек побеждает свою гордыню, очищает сердце от самости и зла, и поэтому его любовь к друзьям становится еще крепче и светлее; Конфуций не ведал, что духовная любовь, имеющая своим источником Бога, неисчерпаема и неразделяема. О любви говорил Будда, но в контексте его учения буддийская любовь — это пассивное и холодное доброжелательство. Любовь как чувство для буддиста — оковы души, привязывающие ее, как и, например, ненависть, к крутящемуся колесу мучительного космического бытия. Высшим и желанным состоянием для буддиста является бесстрастие и безучастие ко всему. О любви говорят индийские «Веды»; но в них речь идет о любви к своей касте. Брамин (жрец) даже случайное прикосновение к парии (отверженному) считает для себя осквернением. Любви и милосердию учит японский синтоизм, а у самураев среди рыцарских доблестей числилась защита бедных, беспомощных, старых и больных. Но по преданиям синтоизма, боги создали только японцев, а остальное человечество сотворили низшие духи. Поэтому любовь к своему народу у самураев основана на чувстве национального превозношения. О любви и дружбе писали и античные философы, но эта любовь-дружба ограничивалась или узким кругом друзей, или пределами полиса-государства. Раб в античном мире был простой вещью своего господина. Даже стоик-моралист Сенека, которого в общем считают философом, наиболее близким к христианству, писал: «Сострадательны старые женщины, а мудрец — никогда». Современные индийские вишнуитские и шиваитские проповедники тоже говорят о некой универсальной любви. Но во-первых, их книги, издаваемые для нас, христиан,— это «продукт», специально рассчитанный на европейцев, сделанный в расчете на психологию населения христианских регионов, в которых даже среди людей неверующих и людей, индифферентных к религии, действует инерция христианской морали, культуры. У себя на родине индуисты говорят иное. Ведизм, разделив индийский народ на высшие и низшие касты, создал иерархию и среди своих приверженцев. Ведизм похож на многоэтажное здание, в котором живущие на нижнем этаже не знают, что творится на верхнем. Но самое главное даже не в этом.
Все индуистские течения, имеющие «Веды» своим сакральным источником, признают общим мировоззренческим основанием только одну реальность — реальность безликого абсолюта, а личную и космическую жизнь считают иллюзорной.
Отождествляя свой дух с абсолютом — Брамой (Брахмой), отрицая реальность личностно-индивидуального бытия, ведист тем самым лишает себя объекта любви. И если на нижних этажах индуистского храма поются гимны любви, то на верхних этажах говорят о том, что добро и зло, бытие и небытие — это две стороны одной и той же монеты. Впрочем, и сама Бхакти-Йога (даже предназначенная для новоначальных) говорит о некой безличной и беспредметной любви к абстрактному человечеству как безликому универсуму. Затем и этот универсум признается фикцией, а единственной реалией — абсолютное «я»; любовь Бхакти-Йоги превращается в самообожение и самообожание.
Я не касаюсь здесь страстно-экстатических состояний (искусственной нервно-психической экзальтации), которые в некоторых сектах и общинах выдаются за любовь.
Великим чудом и необъяснимым феноменом истории была сама проповедь апостолов. Если бы Христос выбрал себе в ученики мудрецов и философов, греко-римских и иудейских интеллектуалов, то легко предположить, что эта элита древнего мира, в силу своей личной одаренности, своим блестящим красноречием и философской оснащенностью распространила бы и утвердила христианство среди народов мира. Но ученики Христа были простые рыбаки, земледельцы и ремесленники, ничем не выделявшиеся из своей среды. Не их проповеднические дарования, а Божественная сила властно влекла сердца людей к учению Христа.
Против христианской Церкви стала боевым станом Римская империя. Ее блестящие интеллектуальные силы, с их чудесными творениями, ее религии и оккультные системы, с их захватывающими мистериями, ее мощный и гибкий административный аппарат, с его несокрушимыми и грозными легионами,— казалось, всё объединил языческий мир в борьбе с Церковью,— объединил и обрушил на Церковь всей мощью, причем зажег пламя гонений на христиан на трех континентах, напоил землю империи, как дождем, мученической кровью… и пал, смертельно раненный в этой битве. Церковь одержала великую победу и вышла из кровавых гонений светло сияющей своей духовной красотой.
Апостолы, укрепленные Духом Святым, донесли Евангелие, Благую Весть, до «пределов Земли» — самых отдаленных стран и областей античного мира. Они основывали христианские общины, рукополагали пресвитеров и епископов, следили с материнской заботой и отцовской строгостью за жизнью новоутвержденных Церквей, как бы носили их в своем сердце.
Апостольская проповедь пронеслась, как на крыльях, над раскаленными песками Сахары, над снегами Скифии, достигла на Западе угрюмых скал Альбиона, а на Востоке — плоскогорий Аравии и островов Индийского океана. Апостолы свидетельствовали об истине своего благовестия явлениями силы Божией и дивной любовью, а завершили подвиг жизни мученичеством — свидетельством, написанным кровью.
Праздничное богослужение в день Пятидесятницы открывается пением молитвы Духу Святому: «Царю Небесный, Утешителю…». Бог — наш Владыка и Вседержитель. Он — Царь светозарных и светоносных Ангелов, а когда воцаряется в человеческой душе, то делает ее небом.
Христианин называет себя «рабом Божиим». Мирских людей шокируют эти слова, они считают их досадным архаизмом, явно противоположным понятиям «свобода», «человеческое достоинство».
Сделаю небольшое отступление, приведу пример из жизни Сократа. В день рождения Сократа ученики пришли поздравить своего учителя и принесли подарки, кто что мог. Один юноша, последним подойдя к Сократу, сказал: «Я беден, но дарю тебе единственное, что имею, — себя самого в твое полное распоряжение». Сократ ответил: «Твой дар самый драгоценный из всех, которые я получил. Я принимаю его, но только для того, чтобы, обучив тебя, затем вернуть тебя тебе же самому, но в лучшем виде».
В рабстве Божием человек получил свободу от страстей и грехов — самого постыдного рабства, самой жестокой тирании. Он получает нравственные силы поступать по голосу своей совести. Мы — рабы Божии, но Бог не рабовладелец, Он приходит в сердце наше как Освободитель, как Жизнь и Свет.
Антирелигиозные агитаторы любят повторять фразу, ставшую для них хрестоматийной: «Христос победил потому, что Спартак потерпел поражение». Эту фразу они переписывают друг у друга, иногда с указанием, а иногда без указания источника. Но что бы произошло, если бы победил Спартак, что бы изменилось в государственной структуре? Вероятнее всего, была бы уничтожена римская аристократия и интеллигенция, появилась бы новая общественная элита из вчерашних гладиаторов, установилась бы правящая династия фракийцев, а рабство осталось бы таким же или стало еще более жестоким.
Христианство декларативно не отменило рабства, но уничтожило его корни. Античный мир в лице своих самых выдающихся представителей, Платона и Аристотеля, признавал рабство необходимым институтом государства и естественной формой социальной жизни. Учение Христа провозгласило равное достоинство раба и его господина. Оно лишало рабство какого-либо морального оправдания. Рабство исторически еще продолжало какое-то время существовать, но уже как уродливая форма общественных отношений, как болезненный нарост на теле человечества. Христианство произнесло приговор рабству, и не его вина, если этот приговор не сразу был понят и исполнен.
Святой Дух назван «Утешителем». Все люди жаждут счастья, но каждый понимает и ищет его по-своему; большей частью во внешнем и преходящем, в мертвой материи, то есть там, где его нет. Поэтому люди несчастны, а история человечества — трагична. Человек хочет найти счастье в удовлетворении своих стремлений (утверждении себя) и страстей, иногда грубо-чувственных, иногда утонченных и опоэтизированных, но душа, едва достигнув желаемого, ощущает пустоту и разочарование. «Нет, это не то, чего я искала», — говорит она.
Только Бог, создавший человека из небытия, может заполнить Собой бездну человеческого сердца и даровать ему Свой мир и покой.
В день Пятидесятницы Дух Святый основал христианскую Церковь. Древние и новые теософы говорят, что христианство — один из многих путей к Богу. Но Христос сказал: Никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6). Пусть в других религиях имеются захватывающие дух мистерии, пусть в их книгах — феерический блеск мысли, пусть в них витают призраки неких высот и глубин, пусть в их текстах встречаются изречения, вербально схожие с Евангельскими (чаще всего — заимствованные из них), но в других религиях нет главного — Христа, Божественного Логоса, и Духа Святаго, Божественной Силы.
Пятидесятница не только начало Церкви, но и ее вечно длящееся бытие, излияние Духа Святаго и освящение верующих в молитвах и таинствах.
Господь основал в день Пятидесятницы Церковь на земле, чтобы человеческая душа, преображенная благодатью, стала дивно-прекрасным храмом Божества вовеки.