Часть вторая. Примеры и плоды самоукорения (из жизни современных христиан)

Масленников С. М.

Примеры и плоды  самоукорения (из жизни современных христиан)

Очень часто нам не хватает терпения! И как только оно заканчивается, так сразу «вспыхивает» та страсть, через которую злой дух желает получить себе жертву. Эта жертва — грех, совершаемый человеком, когда «нет больше сил терпеть» — так обычно жалуются, точнее, оправдывают себя люди при согласии души с грехом. Чревоугодник, потеряв терпение, посреди ночи бежит на кухню и ест, иначе не может больше уснуть, а после поста с услаждением и без ограничения потребляет скоромную пищу, о которой так долго мечтал. Гневливый, потеряв терпение, начинает отвечать злом на зло, набрасываясь на своего обидчика с ругательствами. Страдающий печалью не может терпеть пришедшее искушение и, не имея упования на Бога, впадает в отчаяние. Гордый тем более не знает терпения: ему надо, чтобы все было так, как он хочет; он желает подавить всех, кто не согласен с ним. Так, душа, потерявшая терпение, помрачается той страстью, которая в этот момент распаляется в сердце человека. Помрачившись, ум вступает в согласие с бесом, действующим изнутри сердца через соответствующую страсть, — и происходит грех. Очередной своей жертвой душа вновь поклонилась демону, подтверждая свое сродство с ним, а не с Господом. Как страшно не иметь терпения!!! Христианин, не устоявший в терпении, подобен воину на поле брани, защищавшемуся железным щитом от вражьих стрел и вдруг бросившему его на землю. Такая ошибка будет стоить воину жизни, а христианин, потерявший терпение, может лишиться Вечной Жизни.

2. Из вышесказанного становится понятно, насколько терпение важно для спасения. Но необходимо знать, как оно рождается, воспитывается и укрепляется в человеке. Святые отцы открыли нам эту тайну, владея которой они претерпевали всевозможные нападения от бесов, от мира и от собственной плоти: для того чтобы стяжать терпение, необходимо научиться самоукорению.

3. В чем же должен укорять себя христианин? Большинство современных христиан пришли к вере после долгой безбожной жизни. На счету у каждого из нас множество видов смертных грехов, неоднократно повторенных. Если сравнить смертный грех со смертельной раной, то, задумаемся, сколько же раз была убита наша душа? Нам очень важно осознать трагическое значение этих проступков. Многие из них легко вызывают чувство мерзости и отвращения, приводят к глубокому сожалению о содеянном, потрясают душу, вызывают слезы, искреннее желание «провалиться сквозь землю»… Бо́льшую часть из них, с точки зрения житейской, уже никак не исправишь! Остается только оплакивать их до конца жизни с искренней надеждой на милость Божию! Некоторые женщины, например, легко сокрушаются от воспоминания о совершенных ими абортах, справедливо укоряя себя в убийстве собственных детей. Такая мать становится способной терпеть оскорбления и нападки других своих детей, которых родила и не сумела правильно воспитать.

Для пользы духовной необходимо не только знать свои смертные грехи, но и глубоко осознавать их значение и понимать последствия — тогда укорять себя станет легче. Если христианин сам не может понять гибельное значение своих грехов, то должен обратиться за помощью к более опытному. Тот, кто уже научился самоукорению, оплакивая свои беззакония, поделится приобретенным опытом, подобно тому, как от одной горящей свечи легко загорится другая. Душе требуется правильное осознание грехов, рождающееся от переоценки своей жизни с позиции Евангельской Истины. Нужно, чтобы нашему уму открылась вся мерзость предыдущей жизни, бесчисленное множество жертв, принесенных сатане (в виде грехов), такое же по количеству число ран, нанесенных своей душе, бесполезность и вредность разнообразных дел, планов и мечтаний, которыми непрестанно был занят человек; нужно отвергнуть все «добро» предыдущей жизни, как противное Богу, потому что оно смешано со злом; нужно осудить свою мнимую праведность, так приятную падшему естеству, так застилающую наше духовное зрение и мешающую видеть свое действительное состояние — рабство сатане, добровольное и охотное пребывание в этом плену, перешедшее в содружество с дьяволом; нужно прекратить оправдывать свои грехи, сваливая вину на обстоятельства, на других людей, на неопытность, на случайность; нужно признать, что своими грехами мы приготовили себе место в аду и он давно жаждет поглотить свою законную добычу, — и лишь милосердие Божие не дает пока этому свершиться, ожидая нашего покаяния.

4. Оценив свою жизнь с позиции евангельских заповедей, увидев огромное множество грехов, осознав их мерзость, признаем себя достойными вечных мук ада и попробуем укорять себя в прошлых и нынешних беззакониях. Что же из этого получится? Чаще всего бывает так: ум холодно перебирает грехи, а сердце никак не отзывается на произносимые слова — занятие сухое и скучное, которое хочется поскорее бросить. Попытка укорять себя — это тяжелейшее насилие над душой, порабощенной страстями. Сердце становится как будто каменным, оно готово расположиться к чему угодно, но только не к покаянию. Если бы предложили встречу со старыми друзьями, концерт, сериал, отдых, приятное угощение, то есть все, к чему мы привыкли и любим, — сразу возникло бы положительное чувство, а вот к самоукорению привычки нет, потому что в прежней жизни мы всегда применяли самооправдание. Короче говоря, сердце, зараженное болезнями — страстями, долго не может явить признаков здоровья, и самоукорение для него — подобно пытке. Человек сталкивается с активным сопротивлением плоти и бесов: мешает усталость, сонливость, нехватка времени; мешает окружающая обстановка, родственники, знакомые; мешают помыслы бесполезности, безнадежности, однообразности и тупости этого занятия; мешают чувства отвращения, тоски, угнетенности; атакуют воспоминания разных проблем, всплывают в памяти огорчительные и, наоборот, смешные истории… При таком мощном сопротивлении, совершенно точно, можно сделать вывод: бесы ненавидят самоукорение — оно для них смертельно, поэтому и нужно, несмотря на холодность сердца, понуждать себя, поначалу, делать это хотя бы механически.

Значительную помощь оказывают земные поклоны. Перед каждым поклоном необходимо произносить короткую, обязательно понятную для ума молитву. Для большинства начинающих христиан, еще не привыкших к церковнославянскому языку, удобнее всего составить краткие прошения (по святителю Феофану — молитовки) к Богу (около десятка) и каждый раз произносить их с поклонами, упражняясь таким образом в самоукорении. Можно использовать следующий перечень:

Господи, опять грехами своими наношу Тебе раны и проливаю Кровь Твою.

Господи, опять грехами своими служу сатане, исполняю волю его и угождаю ему как другу.

Господи, опять забыл о предстоящей смерти и о Страшном Суде Твоем.

Господи, бесконечными грехами своими готовлю себе место в аду.

Господи, грехи мои, как дрова, от которых пламя адского огня все выше и выше и уже достигает ног моих.

Господи, укрепи во мне веру и дай мне сил победить мои страсти.

Господи, дай мне покаяние и научи меня каяться в грехах.

Господи, научи меня отрекаться от своей воли гибельной и исполнять Твою волю спасительную.

Господи, Иисусе Христе, Ты один Спаситель мой, спаси меня грешного.

Господи, дай мне всегда помнить Тебя, распятого на Кресте за грехи мои.

Эти прошения с поклонами можно повторять несколько раз кряду (если позволяет здоровье), когда получится, например, двадцать-тридцать. Если человек изучит веру (в теоретическом плане) и будет регулярно исполнять предложенное упражнение, то мало-помалу сердце начнет привлекаться сочувствием к словам самоукорения и уже не будет сухости и безразличия. Эти же краткие прошения можно напоминать себе и днем, стараясь возбудить в сердце чувство сожаления о содеянных грехах. Так при регулярном искреннем упражнении слова самоукорения будет произноситься от всей души, с легкостью и охотой — вот тогда-то от них и родится столь необходимое нам терпение, посланное Богом.

5. Самоукорение полезно для всех и является обязательным даже для преуспевающих монахов. Для мирян очень важно понимать, что без упражнения в этом делании не начинается действительная духовная жизнь, вера так и не оживает, оставаясь лишь теоретической, не затрагивающей наше сердце: оно продолжает быть наполнено страстями, сохраняет в себе вечную смерть и рабство сатане. Самоукорение возводит христианина на первую ступень евангельских блаженств: Блаженны нищие духом (Мф. 5, 3). Не взойдя на первую, как окажемся на высших? Если будем топтаться возле духовной лестницы, не поднимаясь по ней, как достигнем Царства Небесного? Не понуждая себя к первоначальным духовным добродетелям, как «восхитим» последующие? (см.: Мф. 11, 12). Ведь всякому понятно, что заскочить на третий или пятый этаж невозможно — нужно пройти сначала первый. А в духовной жизни, мы думаем, что никаких законов нет и все будет подчинено нашему хотению и воображению? Как раз наоборот! В реальной жизни можно что-нибудь придумать, чтобы оказаться сразу на втором этаже, законы физической природы человек иногда обходит с помощью различных приспособлений, но законы духовные — во власти Творца, и никто не может Его обойти. Невозможно победить гнев, стать кротким (это третья ступень — см.: Мф. 5, 5), если не научимся укорять себя; тем более невозможно без самоукорения очистить сердце от всех страстей и достигнуть шестой ступени (см.: Мф. 5, 8). Если кто-то и возомнил себя имеющим чистое сердце, «зрящим» Таины Божественные и обладающим ведением, а укорять себя не умеет и не делает это постоянно, то такой находится в самообмане, точнее, в бесовской прелести; думает иметь ощущения благодатные, а в действительности «питается рожцами» (см.: Лк. 15, 16) — бесовской пищей свиней. «Перескочившему» через первую ступень самоукорения кажется, что он уже имеет дары Святого Духа, точно знает Истину и готов уже наставлять и учить других, но при этом он совершенно не может терпеть людей, имеющих собственное мнение, даже если оно доказано ссылками на Священное Писание и на Священное Предание Церкви. Таких он стремится подавить своей земной властью и силой. Если человека, находящегося в самомнении, попросить обосновать свою точку зрения, то он обычно резко отвечает: «Какие еще тебе нужны доказательства? Я сказал тебе, — и всё!» Убежденность в своей правоте, основанная на собственном мнении, — полная. Вот какая беда! Но нельзя освоить высшую математику, не выучив таблицу умножения, и не написать сочинения, не освоив алфавит, — точно так же невозможно получить последующие дары благодати, не имея первоначальных — самоукорение и сокрушение духа. Надо идти путем законным: входить в дом через двери, а не влезать через печную трубу, потому что последнее в духовной жизни просто невозможно!

6. Для того чтобы приучиться к самоукорению, полезно ежедневно понуждать себя к рассуждению о прошлых и настоящих событиях своей жизни, давая им оценку с позиции приобретенной веры. Такое рассуждение заключается в воспоминании своих реальных грехов (кроме блудных), в глубоком сожалении о них, а также в напоминании себе о скоротечности жизни, Суде Божием и вечных муках. Очень полезно написать эти слова на бумаге, иметь их всегда при себе и пользоваться ими в минуты искушений, когда душа не может сама противиться врагу и обессиливает от его ударов.

В качестве примера можно использовать следующее:

«Никчемный и окаянный я человек! Сколько лет прожил в неверии и нерадении? Сколько страшных грехов совершил в своей жизни? До какой степени развил свои страсти, что стал рабом сатане! Так, что даже и не хотел грешить, а уже не мог не грешить. Многие из грехов стали нравиться мне, и я так привык к ним, что они стали смыслом моей жизни. Я оправдывал себя тем, что так живут теперь все, и если лишить себя этого, то все станет мрачным, серым и скучным. Таким образом, грех был признан мной за счастье: зло для меня стало добром, а добро истинное было не познано и долгое время презиралось мною.

Сколько лет уже нет никаких гонений на веру, сколько лет уже открыты храмы, свободно продается Евангелие и духовная литература, а я все не хотел познавать истину. Сколько лет окружающие люди, и даже мои близкие родственники, ходили в церковь, молились, читали, каялись во грехах и учились жить по-христиански, а я, будучи ленив, оставался в стороне, продолжая любить те беззакония, к которым приучился с самого детства. Я оправдывал себя занятостью, проблемами, делами, заботами, — а ведь это просто отговорки. Кого я обманывал? Себя? Окружающих? Их-то обмануть просто… Но Бога… разве можно обмануть всеведущего Бога?!

Я живу на земле так, как будто Бога не существует, как будто я не Его творение, а самосущный, как будто я никогда не умру, а буду жить вечно, как будто не будет надо мной Праведного Суда Божиего, а если и будет, то я убеждён, что я не грешник: я так себя люблю, что желаю себе вечных благ, хотя ничего для этого не делаю. Между тем, все делаю для ублажения, упокоения, наслаждения, насыщения себя; хочу, чтобы всегда и во всем исполнялась моя греховная воля, чтоб все было по-моему, — только в этих случаях я благодарю Бога. Когда же случится в жизни что-нибудь скорбное и неприятное для меня — ропщу, раздражаюсь, ищу виноватых, осуждаю, желаю отомстить, не хочу терпеть, мечтаю поскорее “выкрутиться” из неприятности, одним словом, мне противна воля Божия, попускающая всему этому быть ради моего наказания, исправления и спасения. Я не умею покорять свою греховную волю святой воле Божией, потому что за долгие годы неверия развил в себе своеволие. Оно-то и мешает мне нести свой крест, оно-то и противится смирению, оно-то и заставляет меня враждовать с людьми и с Богом!

Я не могу терпеть, когда меня не слушают, когда мне не подчиняются, когда меня обличают, укоряют, злословят. Я не могу терпеть даже справедливого, а уж напраслину совсем не переношу, нападаю на своих обидчиков, радуюсь, если с ними случилась беда, не прощаю обид. Если не смог отстоять себя, то становится так больно, что хочется плакать или что-нибудь ломать и крушить.

Если не исполнится то, что я хочу, то давит тоска, печаль душит, порой так, что доводит до отчаяния. Не желаю я висеть на спасительном кресте, потому что всегда забываю свои грехи и беззакония, потому что правде Божией предпочитаю свою кривду. Привык жить по страстям, а евангельские заповеди мне противны: я боюсь их, они кажутся мне невозможными и невыносимыми, поэтому и не стараюсь их запомнить, чтобы не исполнять. Так жалко себя и страшно, что хочется спрятаться от Бога куда-нибудь, в кусты, подражая согрешившему Адаму, лишь бы не отвечать за свое безумие.

Всякий грех свой спешу оправдать, а чтобы не мучила совесть, поскорее стараюсь растоптать ее доказательствами неизбежности или необходимости нарушения заповеди. Отсюда и рождается мертвецкое нечувствие, которое не дает мне помнить о Боге, о смерти, об аде; мешает молиться, каяться, сокрушаться; расслабляет в делах духовных. Зато в делах житейских — чрезмерная активность, в развлечениях — веселость и смех, в играх — азарт, в пустых новостях — интерес, в долгом легкомысленном общении — неустанность, в помыслах и мечтаниях — непрерывность фантазий и образов, в еде и в питье — неумеренность, в сладостях — несдержанность, в смотрении телевизора — алчность.

Меня интересует все внешнее: что где случилось, кто что сказал или сделал, кто куда съездил, кто что купил, сколько стоит, у кого что произошло, кто заболел, кто умер и так далее, — конца этому нет! Какое дело мне до всего этого? Зачем я заполняю душу свою всяким мусором? Ум мой переполнен всякой всячиной, а места для знаний спасительных — не остается. Они отторгаются, как чужеродные. Поэтому если и читаю что на духовную тему, то не понимаю, если что-то и понял, то немедленно все забыл, а если что и запомнил, то применять не хочу. Несчастный я человек! Как думаю спастись, когда все делаю для своей погибели? Я сам для себя — первый враг!

Почему я так интересуюсь делами других людей? Разве я за них буду отвечать перед Богом? Или, может быть, я поставлен судить их? Если я не могу изменить свою жизнь, то чем я помогу окружающим? Как я могу давать оценку их действиям — своим помраченным умом? Где я возьму тот мудрый совет, который им нужен, когда сам пребываю в безумии? Откуда возьмется во мне слово утешения, если сам постоянно пребываю в отчаянии? Что я скажу им о Господе, когда сам всегда забываю о Нем? Как помогу терпеть скорби, если сам пребываю в непрестанном ропоте? Куда я поведу других, сам являясь слепым? Конечно, в яму! Зачем же я тогда мечтаю спасать других, погибая сам? Кто меня назначил спасителем? Кто мне дал право проповедовать Христа, если я не исполняю Его святых заповедей? Оставаясь рабом сатаны, что я могу сказать о том, как нужно выходить из бесовского плена и обретать свободу? Не лучше ли мне молчать и оплакивать свои грехи и беззакония, укоряя себя в безумии?

Я сам до сих пор всего боюсь: голода, нищеты, болезней, одиночества, лишения близких, темноты, врагов, пыток, тюрьмы, смерти. А почему? Потому что не доверяю Господу! Я слышал о Божием Промысле, но не доверяю ему, потому что привык доверять себе или надеяться на помощь ближних, а на Бога я не надеюсь, потому что вера моя мертва. Но как оживет во мне вера, если я не понуждаю себя к исполнению заповедей Христовых? Так и пребываю убитым вечной смертью. Ведь знаю, что Бог всемогущ и благ, что Он не может делать никакого зла, что если и попускает временно злу действовать, то только в той мере, сколько это необходимо для моего спасения. Чего же я тогда боюсь? Боюсь, что Господь забыл обо мне или уснул, или не рассчитает моих сил, или не даст помощи, или вовремя не ослабит искушение, когда силы мои будут на пределе? Но так думать нельзя! Это хула на Бога! Так думают безбожники, а я ведь считаю себя верующим, и крест на груди ношу. Где же мое упование на Божий Промысл, где мое доверие Богу? Нет его, потому что я привык доверять себе!

Мне многое не нравится из того, что случается со мной и моими ближними в жизни. Я бы хотел, чтоб было по-другому: болезни — более короткими и менее сильными, искушения — менее опасными и не такими продолжительными, враги — менее злобными и более склонными к примирению, друзья — более верными и менее забывчивыми, родные — более ласковыми и менее требовательными, работа — менее тяжелой и более оплачиваемой, товары — менее дорогими и более качественными, услуги — своевременными и дешевыми, отдых — частым и приятным и т. д. Если обобщить, то я всем не доволен! Все не так, не по-моему! Но Кто попускает быть всему тому, чем я возмущаюсь? Конечно, Бог! Без Его святой воли ничего не бывает в мире. Значит, я не согласен с Самим Господом?! Как же тогда надеюсь получить от Него прощение грехов и Жизнь Вечную? Я же против того, что угодно Богу, ведь если бы что-то было Ему неугодно, то оно никогда бы не происходило в мире, значит, я — против Бога! Как я, тварь, могу учить Творца тому, что для меня полезно, а что вредно? Как я, ничтожество, могу учить Христа, как меня спасать? Да умолкнет язык мой, и да прекратится всякое недовольство! Пора, наконец, научиться отдавать себя в руки Божии и с благоговением и покорностью принимать все происходящее, как средство своего спасения.

Почему меня так огорчают мои дети? Разве они не от меня произошли? Разве не унаследовали они качества моего характера точно так же, как цвет глаз, волос и прочее? Мои страсти не передал ли я им? Не мои ли грехи продали их в рабство сатане еще до того, как они появились на свет? От раба разве может родиться свободный? Они — мое зеркало, в котором я вижу себя. Отчего же не нравится мне мой собственный образ? Что посеял, то и пожинаю, и яблоко от яблони не далеко падает. Если бы я понимал ответственность перед Богом за своих детей, если бы я знал, как они будут страдать за мои беззакония, если бы только мог предположить, как мне самому будет больно от их ошибок, то я приготовил бы себя верой и покаянием еще до их зачатия, чтобы образ мой не был таким неприятным, чтобы не страдать мне вдвойне: за себя и за них. Если бы я знал, что всеми своими словами и делами я подаю пример детям, а они, как губка, все это впитывают в себя!.. Я навязывал им, как полезное, то, чего сам делать не хотел, а запрещал им делать то, что сам постоянно совершал. Как я мог, являясь больным, исцелить их? Уже в зачатии я передал свои смертельные болезни души, а потом помог им развиться — примерами своей окаянной жизни. Что же я плачу теперь? Разве от осознания своей вины? Разве я оплакиваю своих детей, которых сам же погубил? Нет! Я плачу от обиды и отчаяния! Я обвиняю их, а не себя! Я их осуждаю, а себя оправдываю! Я жалею не их — несчастных страдальцев, а себя, потому что их жизнь больно задевает мою душу. Но ведь это Господь, через детей, обличает меня, поскольку сам своих нынешних грехов я не вижу, а старые — позабыл. Вот они и делают теперь то, что делал я раньше, в их годы. Глядя на своих детей — буду плакать о своих грехах, чтобы хоть немногие из них смыть с души своей. Буду жалеть своих детей, потому что собственноручно продал их в рабство, и порой они уже не могут не грешить, исполняя требования и приказы своего господина — дьявола. Что будет с ними? Есть ли еще хоть малый шанс для их спасения? Может быть, хоть эта боль расколет каменную скорлупу моего сердца, неспособного укорять себя и сокрушаться. Может быть, хоть это страдание, наконец, возродит мою душу, до сих пор пребывающую в маловерии и нерадении. Ах, бедные мои дети! Когда они грешат, то я гневаюсь не на грехи и бесов, а на самих детей, вместо сострадания к ним. Когда в гневе я выкрикиваю грубые слова и угрозы, то не похожи ли они на проклятия! Разве этим я не предаю их окончательно в лапы сатане?! А враг только и ждет, чтобы от человека отреклись все и «оставили его в покое», то есть на произвол бесов, готовых в любой миг утянуть душу в ад. Если я и читаю молитвы и акафисты за своих детей, то всегда боюсь, чтобы что-нибудь с ними не случилось. Как же Бог исправит их без всяких происшествий? Поскольку не смог воспитать сам, то не буду хотя бы мешать Господу. Теперь Он будет перевоспитывать их, если я доверяю Ему.

Во всем согрешил я пред Богом и до сих пор согрешаю. Буду хотя бы искренне укорять себя в своих беззакониях прошлых и нынешних и терпеливо сносить нападки бесовские и немощи своей души, с надеждой на милосердие Божие. Если же не буду укорять себя здесь, на земле, то окажусь в аду, но там мое запоздалое самоукорение породит только бесконечное отчаяние… Господи! не оставь меня; даруй мне, Господи, видение грехов моих, сокрушение сердечное и постоянное самоукорение».

Из предложенного примера можно взять ту часть, которая наиболее задевает сердце и помогает войти в состояние самоукорения. Можно добавить свои мысли и примеры, особенно в первом абзаце, где речь идет о ранее совершенных грехах, чтобы эти напоминания удобнее сокрушали дух, вызывая глубокое сожаление о содеянном. Можно добавить рассуждение о чревоугодии, лени, похоти, сребролюбии, гневе, человекоугодии, зависти и прочем, то есть о том, что наиболее актуально для человека.

7. Таким образом, если у христианина случится какая-нибудь неприятность, то он тут же начинает укорять себя в том, что своими грехами навлек на себя всевозможные беды и скорби, как справедливое возмездие за совершенные беззакония. Мало того, он еще осознает, что уже давно заслужил вечные муки ада, но по милости Своей Господь заменяет их временными незначительными скорбями. Еще ли роптать и отчаиваться? Напротив, нужно принимать их с благодарностью и охотой. Так, укоряя себя во грехах прошлых и нынешних, христианин успокаивается и благодушно терпит все происходящее. Эту силу терпеть — подает Бог! Сначала приучимся переносить легкие искушения, а по мере навыка, перенесем и более сложные, получая от Бога бо́льшую помощь в терпении. Упражнение в самоукорении дает душе удивительную способность переносить даже незаслуженные оскорбления и обиды (напраслины). Приобретается этот навык от постоянного искреннего упражнения в самоукорении. Тот, кто реагирует на скорбь недовольством и ропотом, — враждует против Бога, попускающего это искушение, — а значит, уже не может получить от Него помощи. Тот же, кто с помощью самоукорения воздержится от раздражения, осуждения и обвинения окружающих, — сохранит мир с Богом и получит благодатную помощь в терпении. Вот так все просто! Хотим ли иметь мир с Богом, чтобы всегда получать укрепляющую силу терпения? Тогда постараемся принимать уроки, назначаемые Богом для нашего исправления. Не будем отталкивать руку Божию, подающую нам средство для исцеления души. Будем пить горькое лекарство скорбей, чтобы, упражняясь в самоукорении, обрести благодатную силу терпения, тогда и более тяжелые скорби будет перености легче, чем когда-то — незначительные.

8. Христианин должен укорять себя и за то, что не доверяет Божиему Промыслу, управляющему миром. Если Господь одинаково печется о всех Своих творениях, то тем более о человеке! Бог не имеет в Себе зла, Он есть совершенное Добро, поэтому ничего злого творить не может и все ведет к благому концу. Это значит, что попущенное Им зло, то есть скорби, беды и неприятности, происходящие от действия злых духов или злых людей, бывает только потому, что Бог знает, как из него извлечь добро. Все, что попускается Богом, необходимо для нашего спасения, иначе бы оно не происходило. Меру различных бедствий определяет Господь. Скорби носят наказательный, исправительный и научительный характер. В искушении Бог особенно близок к человеку. Чего мы тогда ропщем и отчаиваемся, не хотим терпеть и стонем? Все оттого, что не умеем себя укорять, не понимаем смысла веры и не имеем надежды. Послушаем апостола Павла: Взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление, и воссел одесную престола Божия. Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими. Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! Не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы незаконные дети, а не сыны
(Евр. 12, 2–8). И еще: Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1 Кор. 10, 13). Господь нас убеждает не надеяться на свои силы, но иметь упование на Него: Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них ни хранилищ, ни житниц, и Бог питает их; сколько же вы лучше птиц? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе роста хотя на один локоть? Итак, если и малейшего сделать не можете, что заботитесь о прочем? Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву на поле, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры! (Лк. 12, 24–28). Не пять ли малых птиц продаются за два ассария? и ни одна из них не забыта у Бога. А у вас и волосы на голове все сочтены. Итак, не бойтесь: вы дороже многих малых птиц (Лк. 12, 6–7). А мы — малодушные, маловерные — всего боимся. И все из-за того, что привыкли надеяться не на Бога, а на свои силы или на помощь людей. Называемся христианами, а Господу Иисусу Христу не верим. Будем же укорять себя в этом, понуждая к исполнению дел веры — заповедей Христовых, приучаясь к терпению, чтобы когда-нибудь обрести эту благодатную силу души.

Вот один из примеров самоукорения, родившегося благодаря врожденной нравственности, приобретенной верующими предками, а не на собственной укрепившейся вере, однако, принесший свои положительные плоды. Один человек, страдающий сребролюбием (болезнь Иуды), работая на предприятии и пользуясь полным доверием директора, пригласившего его на работу, тайно открыл свое предприятие и организовал через него поставку сырья. Поначалу ничего осудительного в этом он не увидел, хотя, как рассказывал впоследствии, чувствовал какое-то беспокойство. Страх этот легко объяснялся тем, что дело могло провалиться, да и руководитель мог догадаться, но жажда наживы помрачала ум, и появлялась успокаивающая мысль: «Да выкручусь как-нибудь!» Дело пошло.

Первая прибыль разжигала еще больший азарт и заглушала голос совести, которая продолжала напоминать: «Нехорошо так делать!» Через некоторое время человеку показалось, что он чуть ли не главное действующее лицо на предприятии и очень многое зависит от него, — родилось тщеславное самомнение, которое непременно желало одобрения и похвал. Начались посиделки, застолья, пикники, гуляния, развлечения. Появился круг знакомых, пользующихся дармовыми угощениями и охотно возносящих своего «благодетеля». Все эти безобразия очень расстраивали супругу «удачливого предпринимателя», которая устраивала дома скандалы по поводу каждого «мероприятия». Муж не сдавался, укоряя жену в том, что она имеет все, что ей надо, и поэтому не должна придираться и ограничивать его права. Тем не менее, под давлением супруги развлечения все же пришлось немного убавить. Тщеславие стало тосковать — причин для самодовольства стало меньше. Ум начал выискивать: в чем бы еще проявить свою щедрость, какое бы сделать добро, чтобы видеть благодарность людей. На память вдруг пришли верующие предки, умевшие делиться с ближними тем, что имели. «А чем же я хуже?» — подумал предприниматель и стал искать встречи со священником, надеясь предложить свою помощь в строительстве храма.

Священник принял благодетеля с радостью, рассказал о своих хозяйственных и финансовых проблемах, пригласил за трапезу, сообщил, как полезно для человека жертвовать на храм, и как Бог прощает грехи милостивым. К сожалению, о самих грехах поговорить времени не хватило; точно так же не нашлось возможности (по причине «всеобщей» занятости) поговорить и о смысле жизни, о смерти, о Суде Божием, об аде и рае, о заповедях Христовых, о необходимости покаяния и о прочих душеспасительных вещах. Как это часто бывает, перескочив через главное, приступили ко второстепенному. Священник пригласил приходить на службы, и благодетель попытался пару раз постоять в храме, но, ничего не понимая, больше не пошел. Зато стал наведываться к батюшке, привозя некоторые суммы пожертвований и, по пути, вести разговоры о политике, экономике, культуре и прочем маловажном, житейском.

Супруга продолжала злиться, так как дома мужа почти не видела: то «мероприятие», то к батюшке. В конце концов случилось невероятное: жена подала на развод. Это было сильнейшим ударом для мужа. Он никак не ожидал такой подлости: его тщеславие восприняло это происшествие как предательство. Душу терзала тяжелая обида и, одновременно, тоска: трудно было представить жизнь без семьи, особенно без детей, к которым он имел естественную отцовскую привязанность. По отношению к жене, по временам, вскипала ненависть; она же, с нескрываемым самодовольством, вела себя смело и непреклонно, пользуясь поддержкой знакомых и родственников. Тем более что была уверена, что в материальном плане она не пострадает, так как все имущество было оформлено на нее. От такой «черной мести» супруги тщеславие и так уже сжигало душу, а тут еще стало терзать и сребролюбие (возможная потеря всего имущества, приобретенного «честными трудами»), которое доводило уже до отчаяния. Жаловаться знакомым, тем более батюшке, с которым засиживались, бывало, за столом в «задушевных» беседах, было невозможно: нельзя же было терять свой авторитет. Пришлось тушить пожар в душе спиртным, а чтобы никто не мешал — перебрался на дачу. С директором договорился о временном отсутствии, надеясь в уединении справиться с внутренними проблемами, но отчаяние всеусиливалось. Дошло до того, что начали появляться мысли о самоубийстве — так тошно было на душе. Наконец подошел день суда, и развод состоялся. Это было, казалось, последней точкой: душа «окаменела», мир стал черно-белым, пропал аппетит, потерялся вкус пищи, тело «одеревенело». Что было бы дальше, трудно и предположить…

Обстановку разрядил звонок директора: срочная командировка. С большим трудом собрался и улетел. Решив дела, приехал в аэропорт, ожидая посадки в самолет для возвращения домой. В отличие от прежних случаев, возвращаться не хотелось — никто не ждал, да и видеть никого не мог: обида вместе с позором закрывали дорогу назад. Обстановка сложилась в соответствие с состоянием души: вылет самолета задержали на 26 часов. Все пассажиры роптали и возмущались, а он молчал, потому что спешить было, действительно, некуда. На фоне других выглядевший мирно и спокойно, он выбрал удобное место и задремал. Но сидя долго не проспишь: голова опустилась вперед, шея затекла, и возникшая боль прогнала сон.

Проснувшись, предприниматель немного походил по залу, разминая ноги, и вдруг ощутил, впервые за несколько дней, чувство голода. В сумке было немного фруктов, орехи, сухари и сок. Посмотрев на весь объем съестных запасов, решил ничего больше не покупать, а попытаться обойтись имеющимся до посадки в самолет — там накормят. Немного подкрепившись, к своему удивлению обнаружил, что совсем малое количество простой пищи доставило удовлетворение и, поскольку была ночь, снова уснул.

Через несколько часов тело опять потребовало разминки и легкого подкрепления, которое вновь показалось вполне удовлетворительным. Была надежда и на то, что сейчас снова сможет уснуть, но сон как отрезало. Удивительно, но душу больше не «рвали» на части обида и отчаяние. Внутри было спокойно. Внешняя обстановка тоже мирная: дети, которые поначалу капризничали, теперь уже спали; ходившие, разряжая свое раздражение взрослые, тоже наконец успокоились и дремали на деревянных «диванах» кто как мог. Как-то, сами собой, стали появляться вопросы: «Почему все это со мною произошло? Как могло такое случиться? Такого я никак не предполагал! Я же думал, что выкручусь из любой ситуации, — оказалось, вовсе не так! Неужели уже ничего нельзя изменить? Может быть, все-таки есть какая-то возможность? Но все уже случилось. Все попытки примириться с женой оказались бесполезными. Что делать? Что мне делать?..» Так одна мысль сменяла другую, но ни в одной из них не содержалось ответа, скорее наоборот, от множества поставленных вопросов снова стало подступать отчаяние.

Привыкнув в бизнесе искать нестандартные решения, подумал, что и здесь решение проблемы должно быть какое-то необычное. Потянулась логическая цепочка мыслей: «Самым больным для меня сейчас является потеря семьи. Семья потеряна вследствие развода. Развод я воспринимаю как предательство жены. Почему так поступила жена? Не выдержала моего образа жизни. С какого периода в семье обострились отношения? После того как я занялся бизнесом… Но бизнес я начал незаконно, за спиной директора, пользуясь полным его доверием. Ведь совесть подсказывала мне, что это нехорошо. Так, значит, я предал директора! В связи с этим и от жены получил подобное. Недаром в народе говорят: “Палка о двух концах; что посеешь — то и пожнешь; как аукнется — так и откликнется”. Вот она где — причина моей беды!»

Последняя мысль «ударила» как молния, пронзая от головы до ног. Охватил ужас от такого осознания. Стыд, как огненная волна, нахлынул на душу. Один за другим начали вспоминаться из прошлой жизни случаи хитрости, лжи, обмана. Ранее они никогда так не жгли душу, как сейчас. То, что всегда казалось оправданным, полезным и целесообразным, сейчас выглядело позорным и уродливым. События выплывали и выплывали из памяти. Казалось, что этому нет конца; дошло до самого детства. Зрению ума открылась страшная картина жизни, пронизанной ложью с самого раннего возраста до последних дней. (Чтобы у читателя не сложилось ошибочного мнения о качествах души этого человека, уточним, что он никогда не был открыто-отъявленным вруном; наоборот, как он сам о себе рассказывал, всегда пользовался уважением и доверием окружающих, заботился о своем авторитете (для тщеславных это особенно важно) и хитрости применял очень тонко и аккуратно). От увиденной в себе мерзости хотелось провалиться сквозь землю. Казалось, что все, находящиеся сейчас в аэропорту в ожидании вылета, знают об этом и не захотят лететь в одном самолёте с таким срамным человеком. Очень легко и просто действовало самоосуждение, благодаря которому оказалось удобно принять все случившееся в жизни, как вполне заслуженное наказание. Такое удивительное состояние, впервые в жизни появившееся в душе, продолжалось несколько часов. Поначалу оно казалось тягостным (от обличений совести), но потом сменилось утешением подобно тому, как снимается напряжение и телу становится легче, когда прорвется давно болевший и мучающий нарыв.

Состояние души, при котором грешник осознает свою вину, глубоко сожалеет о соделанном, искренне укоряет себя и оправдывает окружающих, хочет загладить свою вину перед всеми, кому причинил зло и надеется на прощение, — преподобный Симеон Новый Богослов называет умиленное сокрушение: «…кто хочет отсечь страсти или стяжать добродетели, тому подобает паче всякого другого добра и подвига,  со всем усердием взыскать умиленного сокрушения, потому что без него никогда не увидать ему души своей чистою. Ибо как невозможно без воды вымыть загрязнённое платье, так невозможно и душу омыть и очистить от скверн греховных без слез… (поэтому) от всей души взыщем это умиленное сокрушение, царицу добродетелей. Кто взыскивает его от всей души и от всего сердца, тот находит. И лучше скажу, — оно само идет и находит того, кто ищет его с таким усердием; и пусть имеет кто сердце жесточайшее меди или железа, или даже адаманта, как только придет оно, тотчас делает его мягчайшим воска. Ибо умиленное сокрушение есть некий огнь божественный, растапливающий горы и камни и превращающий их в луга и сады; оно изменяет души, его приемлющия, и бывает внутрь их источником, источающим живую воду, которая непрестанно бьет ключом, течет как из какого родника и напаяет души…»[1]

С наступлением утра люди начали просыпаться, дети опять принялись капризничать, установился естественный вокзальный шум, сильно отвлекавший от внутренних переживаний. Герою рассказа захотелось выйти на улицу, чтобы не растерять положительных впечатлений, появившихся ночью, но, прогуливаясь, он заметил, что при ходьбе и невольном наблюдении за окружающей обстановкой (как обойти яму, перейти через дорогу, уступить место встречному человеку и пр.) внимание плохо удерживается на самоукорении и умиление почти не ощущается. Чувствуя, что желаемое состояние утрачивается, вернулся в зал ожидания и подкрепился небольшой частью своих скудных запасов. К своему удивлению, опять обнаружил удовлетворение от совсем небольшого количества пищи. Прикрыв глаза, думал уснуть, но вместо сонливости вдруг снова началось самоукорение, которое каким-то неведомым образом соединилось с умилением. Шум уже не мешал. Пробыв достаточное время в этом состоянии, задремал. Очнулся от неожиданной мысли, которая сработала как толчок в бок спящему: «Надо признаться директору!» Мысль была такой простой и естественной, что не было и капли сомнения, что поступить надо именно так, чтобы загладить вину предательства, тогда, может быть, и жена смягчится, ведь «как аукнется — так и откликнется». В сердце вспыхнуло горячее желание поскорее добраться домой, прийти на работу и все рассказать, а потом бежать домой и примиряться с женой… Но самолет все задерживался, о времени возможного вылета ничего не говорили, ссылаясь на сильный снегопад и метель в промежуточном аэропорту, где и «застрял» лайнер.

Через некоторое время стали появляться противоположные мысли: «Как отреагирует начальник на мое признание? А вдруг он сильно разгневается, выгонит с работы, подвергнет всеобщему позору или решит как-нибудь отомстить? Если в коллективе все узнают об этом, то как потом смотреть людям в глаза? Придется с позором увольняться, а как потом при встрече с бывшими коллегами будет стыдно…» Неожиданно обрушившийся шквал страхований мгновенно перевернул душу — как будто кто-то вылил на голову ведро ледяной воды. Сердце действительно начало «леденеть»: к душе снова потянулись щупальца саможаления и клешни отчаяния. Душа завопила: «Стоп! Какие опасные мысли! Что? Оставить все, как было? Дальше плавать в болоте лжи и обмана? Улыбаться директору, как ни в чем не бывало, продолжая за его спиной свои беззакония? Еще плодить свои преступления, которых с самого детства набралось уже “вагон с тележкой”? Из-за трусости так и не воспользоваться шансом примирения с женой? Если испугаюсь, то теперь предам и себя и семью! Нет! Надо делать так, как решил!» После напряженной мысленной схватки отступил страх, сердце опять успокоилось и согрелось надеждой.

Через некоторое время снова сморил сон, укрепивший телесные силы. Так прошли целые сутки, которые казались всего несколькими часами. Усталости не было. Самое главное, что душу больше не томило отчаяние. Внутри было спокойно, в сердце теплилась надежда на благополучную развязку.

Прозвучало долгожданное для всех объявление о времени задержавшегося вылета, но особой радости герой рассказа не почувствовал: ему почему-то не хотелось расставаться с местом, где он столько пережил и впервые в жизни испытал примирение со своей совестью.

Долгий путь с промежуточной посадкой прошел, примерно так же, как и сутки, проведенные в аэропорту: умиление по временам перебивал страх и ложный стыд; требовалась решительная нравственная борьба, чтобы сохранить покаянный настрой в душе и устоять в принятом решении, и помогало в этом самоукорение.

С первых минут выхода на работу закружила суета. Твердое решение поговорить с директором в первый же день «успешно» провалилось. Дома снова себя укорял, набирался решимости, но на работе куда-то все исчезало: ноги становились «ватными» и не хотели идти в кабинет начальника; если и удавалось себя туда «загнать», то язык деревенел и не мог произнести намеченного; сидя у себя в кабинете наш герой готовился к «штурму», но в уме рисовались ужасные варианты развязки событий, из-за которых уже не хотелось ничего предпринимать.

Такая внутренняя нравственная борьба продолжалась две недели. Теперь подступало отчаяние от нерешительности и трусости. Никак не удавалось переломить ситуацию. Опыта признания собственных ошибок не было, вместо этого был богатый опыт самооправдания. Наконец, находясь почти уже на грани отчаяния, из последних сил, тупо и холодно, пытаясь укорять себя, ничего не чувствуя, как мертвый, «втащил» свое тело в кабинет директора и хриплым голосом промямлил свое признание. Уже не пугала возможная остро-негативная реакция начальника, пугало больше другое: остаться в сраме лжи и «лопнуть» от отчаяния, так и не сказав правды.

Директор отреагировал совершенно неожиданным образом, объявив, что давно догадывался о происходящем, но терпеливо ждал развязки, не видя в махинациях помощника прямой угрозы для предприятия. Добавил, что является православным по вере, поэтому, в соответствии с Евангелием, легко прощает такой грех, желая и сам получить от Бога прощение собственных грехов. Встав из-за стола, подошел к своему предателю, обнял его и сказал: «Прощайте, и вам простится. Отпускайте, и вам отпустится. Блаженны милостивые, потому что они помилованы будут. Исправляйся, брат, и приходи к вере!» Бывший предатель, не ожидавший такого развития событий, «повис» на шее директора, боясь показать свое лицо с глазами, полными слез, которых не помнил с детских лет. Сцена, растрогавшая обоих, плавно перешла в задушевный разговор о бедах, происшедших в семье подчиненного. Он высказал директору свое предположение о возможной связи двух событий: обманом и разводом. Собеседник по памяти подтвердил евангельской заповедью: Какою мерою мерите, такою и вам отмерится (Мф. 7, 2), и порекомендовал не откладывать попытку примирения с супругой, а в случае положительного результата снова строить семью, только уже на крепком основании — обоим прийти к вере Христовой, чтобы жить по евангельским заповедям.

Итак, теперь нужно было сделать очередной шаг: примириться с женой. Когда он появился на пороге, супруга встретила его с виноватым лицом, глаза были красные, как будто недавно плакала. Она призналась, что в последние дни ее страшно мучает тоска от осознания своей трагической ошибки, что на развод пошла только из-за желания отомстить мужу, а когда добилась своего — пришла в отчаяние: как будто какая-то пелена спала с глаз, и сразу стала видна вся глупость этого поступка. Дети каждый день только и вспоминали про папу, поначалу раздражая ее этим, но в последнее время собирались все вместе и размышляли о том, как бы вернуть отца домой. При этом в сердце женщины шла жестокая борьба между обидой на мужа и влечением к мужу. Обиду подкрепляли и усиливали негативные воспоминания и «дружеские» советы знакомых, типа: «Да зачем он тебе нужен!» Влечение к мужу и глубокое сожаление о разводе резко усиливалось, когда дети вспоминали наперебой о том, какой у них хороший папа и как им его не хватает, а больше всех усердствовал младший, который был копией отца. В такие моменты у матери невольно появлялись слезы, а дети начинали просить: «Мама, ну давай позовем папу обратно домой!»

И вот, наконец, долгожданный момент: папа опять дома. Глава семейства, усадив всех вокруг себя, подробно рассказал о своих переживаниях и размышлениях в аэропорту далекого города, о двухнедельных сомнениях и страхах перед разговором с директором, о невероятных результатах этого признания. В завершении он предложил снова жить всем вместе, но стать верующими людьми, тем более что руководитель обещал оказать в этом посильную поддержку и помощь, не скрывая, однако, трудности и сложности пути, ведущего к Царству Небесному…

Таков рассказ прихожанина, необычным образом пришедшего к вере. В этой истории Сам Бог преподал урок самоукорения человеку, чтобы в дальнейшей жизни он всегда мог применять это удивительное средство: и в борьбе со страстями, и во всяких трудных ситуациях, и в обретении добродетелей, и в охранении себя от самодовольства и превозношения. Только тогда можно идти незаблудно путем веры, когда начнешь его с правильных первых шагов, и только тогда можно будет устоять на этом пути, когда Бог подаст душе силу терпения — душе, пребывающей в самоукорении.

9. Но почему же так бывает, что один способен к самоукорению, а другой — нет? Почему в храме одни прихожане легко и быстро воспринимают веру и меняют свою жизнь, а другие годами «топчутся» на одном месте? Отчего у некоторых христиан быстро ослабевают страсти и начинают формироваться добродетели, а некоторые никак не могут оставить свои смертные грехи? В чем причина? Посмотрим на примере, — и будет понятно.

В храм пришли два человека, имеющие схожий характер, жившие примерно в одинаковых условиях, совершившие одни и те же грехи. Оба курили, пили, блудили, сквернословили, воровали, обманывали, гневались, ненавидели, дрались, не прощали обид; были заносчивы, спорливы, крикливы, мстительны, хитры; любили деньги, удовольствия, развлечения, смех; не любили трудиться, понуждать себя, слушаться, подчиняться; стремились к первенству, к славе, к власти, к почестям, к авторитету среди своих. От такой жизни оба посидели в тюрьме, дошли до отчаяния и не знали, что делать: и по-старому жить больше не хотелось, и ничего другого не умели; и устали от своего дурного характера, и как исправить его — не знали. По совету разных людей оба «притащили» себя в храм в надежде получить помощь, хотя о вере ничего практически не знали. Как же сложился их дальнейший путь жизни?

В храме они прослушали огласительные беседы, в которых сообщалось о Боге Творце, о сотворении мира и человека, о качествах сотворенного человека, о грехопадении, об искажении человеческого естества первородным грехом, о вечной смерти, об аде и рае, узнали об Ангелах и откуда взялись сатана и бесы. Узнали об искупительной Жертве Господа Иисуса Христа, о прощении грехов, о покаянии, о Таинствах Церкви. Долго и мучительно разбирали прошедшую жизнь, обнаруживали все свои грехи, в том числе и смертные, и, наконец, прошли генеральную исповедь, после которой получили наказ никогда не забывать о своих беззакониях, искренне укорять себя в прошлых грехах, потому что страсти, породившие их, — живы и в любой момент могут нанести новый сокрушительный удар, а борьба со страстями — длительный, мучительный процесс с пролитием пота и крови, поэтому память о грехах с самоукорением абсолютно необходима, как средство подавления страстей и очищения души. Тем более что в предстоящих трудностях и скорбях христианской жизни не устоять без помощи Божией, которая дается только кающемуся грешнику, способному к самоукорению.

Первый воспринял такой наказ глубоко и искренне и начал укорять себя каждый раз, как только наплывали воспоминания старой жизни. Таким образом, чем чаще враг стремился разжечь в нем действие страстей, употребляя память о прошлом, тем чаще брат укорял себя в старых грехах, и страсть отступала. В такие моменты, когда подступала сильнейшая необъяснимая тоска или встречались серьезные жизненные затруднения, он опять принимался укорять себя за прошлые грехи, и душа успокаивалась, и неведомым, одному Богу известным способом наполнялась терпением, и скорби преодолевались.

Второй отнесся к наказу по-другому: он посчитал, что это только лозунговая фраза, которую не надо воспринимать в прямом смысле, ведь исповеданные грехи прощены, следовательно, зачем продолжать в них каяться. Успокоив себя этим решением, брат почувствовал облегчение совести, как будто после сданного трудного экзамена: легкость в душе — «гора с плеч», желание жить теперь новой правильной жизнью, решимость больше не грешить. Лицо его посветлело, плечи расправились, глаза загорелись, со всеми стал приветлив, разговорчив, охотно предлагал свою помощь, с удовольствием рассказывал всем о чудесных переменах, произошедших с ним.

Дальше было предложено изучение Евангелия. Первый брат вникал в прочитанное, старался применять в жизни и опять укорял себя за то, что ничего не получается: прежние греховные навыки противились святым заповедям. Все отклонения от христианских правил жизни признавал грехами и регулярно исповедовал. Второй брат тоже старательно изучал Слово Божие, но применял его неохотно, а вместо этого активно рассказывал окружающим, как надо правильно жить по-христиански. Новых грехов замечал мало, зато старые понемногу стали повторяться: то покурил, то пивка попил… Поскольку укорять себя не приучился, то на исповеди только холодно перечислял грехи, надеясь, однако, что простятся.

Первый брат во время службы стоял в дальнем углу, склонив голову, стараясь никого не замечать, нередко вообще с закрытыми глазами, следя за тем, чтобы ум не отвлекался на воспоминания и мечтания. При усталости и рассеянности немедленно начинал укорять себя во грехах, и внимание опять настраивалось на молитвы и песнопения. Второй брат стремился встать поближе к алтарю, иногда делал замечания прихожанам, иногда уклонялся в разговоры, а иногда и выходил из храма, чтобы переговорить с кем-нибудь по срочному делу. Жаловался, что утомляется на службах, просил у священника разрешение стоять в алтаре, на что получил отказ. Первому же брату священник сам предложил учиться алтарничать, на что брат ответил отказом, ссылаясь на свою прошлую греховную жизнь и свирепо мучающие до сих пор страсти.

Когда настоятель приглашал на общие приходские работы, то первый брат тихо и спокойно выполнял порученное дело, не выбирая себе легче, и старался ни с кем не болтать. От усталости и неорганизованности подкрадывался ропот, но он, по привычке, погашал его самоукорением, чтобы не впасть в осуждение. Второй брат, по привычке, подсказывал всем, как надо правильно работать. Его громкий голос отовсюду был слышен. Он оправдывал себя тем, что кто-то ведь должен руководить, иначе работа не пойдет. Постоянно шутил, думая, что этим подбадривает уставших. На отдыхе задавал тему разговора, чтобы не скучно было, охотно делился своими знаниями веры. Если работа была плохо организована, вслух высказывал свое недовольство. При такой активности, когда вспоминать о грехах?

Первый брат все свободное время отдавал чтению духовной литературы, учась у святых отцов правилам христианской жизни, умению исполнять евангельские заповеди, сокрушению духа, плачу о грехах. Особенно полюбил труды святителя Игнатия (Брянчанинова), который учит деятельному покаянию, внимательной молитве и самоукорению. Второй брат тоже читал, но творения святителя Игнатия «не пошли». Тогда он решил, что надежнее читать древних отцов, и уклонился в чтение тех авторов, которые говорят о высоких духовных степенях христианского состояния. Приобретенные знания, неприменимые на практике, только надмевали ум. По временам смотрел телевизор, не отказывался от длительных телефонных разговоров, оправдываясь полезностью общения с братьями по вере, рассказывая им о прочитанном с такой горячностью, как будто сам достиг уже этого. Интересовался событиями, происходящими в стране и в мире, охотно обсуждал их и имел на все свое мнение. Бывало, и спорил, доказывая свою точку зрения.

Первый брат во время исполнения молитвенного правила иногда чувствовал сухость и холодность, так что даже и воспоминание о старых грехах не помогало. Тогда он начинал делать поклоны, и клал их до тех пор, пока душа не начинала отзываться покаянием. Иногда поклонов требовалось очень много, чуть не до изнеможения, но старался, боясь лечь спать с каменным сердцем, помня, что Господь может призвать к отчету в любое время. Второй брат не утруждал себя множеством поклонов. Он прочитал о благодатных слезах святых подвижников и захотел иметь такой дар. Среди молитв, читаемых «на всякую потребу», он встретил одну, которая особенно его задевала, так что глаза становились влажными. Читая ее каждый вечер, брат старался вызвать слезотечение, и наконец это стало получаться. Думая, что такие слёзы — благодатные, он оставил правило, поклоны и стал удовлетворяться одной любимой молитвой. Пролив две-три капли, с самоуспокоением ложился спать. При этом его совершенно не смущало, что иногда он срывался и сильно гневался на ближних по всяким пустякам. Он и не знал, что гнев не совместим с благодатными слезами, а советоваться ни с кем не хотел. Так и плакал своими плотскими слезами, наивно думая о серьезном духовном преуспеянии. От такого самомнения удастся ли укорить себя? Скорее, родится укорение других, в чем-либо не соглашающихся с мнимым праведником.

Однажды, после воскресной службы, настоятель объявил, что открываются миссионерские курсы и желающие на них учиться, чтобы стать миссионерами, должны подойти к нему за благословением. Первый брат подумал: «Мне бы сначала стать миссионером в собственной душе, чтобы победить бушующие страсти и хоть чуточку взрастить добродетели. Учить людей вере — это дело опытных и благочестивых! А я кто? Я мерзость пред Богом! Нет, это не для меня!» Второй брат, подойдя к настоятелю, сказал с укором: «Вы меня в алтарь не пустили, так хоть на курсы разрешите пойти. Хочу глубже веру изучить!» Получив благословение, был очень доволен. Занятия посещал охотно, задавал вопросы, писал конспекты, старался все запомнить для будущей миссионерской деятельности, представляя в мыслях, как он учит народ, как люди благодарны ему, как множится число учеников, как он спорит с сектантами и умело побеждает их…

Наконец, пришла пора экзаменов. Самый трудный — «Догматическое богословие». Готовился изо всех сил, сидел ночами, зубрил, чтобы успешно сдать. Хотя и не удалось все выучить, но вытянул билет со знакомыми вопросами — утром перед экзаменом успел повторить именно их. Экзамен сдал на «отлично» и очень обрадовался: разве можно было ожидать такое? Тут же позвонил всем знакомым и получил поздравления. Не забыл, конечно, и Бога поблагодарить за такую милость. Проходя мимо киоска, захотел немного расслабиться после усердных трудов и пережитого волнения — баночкой пивка, но воздержался по причине поста.

Только зашел домой — телефонный звонок: друг детства приехал навестить своих родителей и предлагает встретиться в кафе — вспомнить былое. Брат стал спешно думать: «Что же делать? Какое кафе? Ведь пост идет! Надо как-то постараться отговориться». Попробовал что-то мямлить про усталость после экзамена, про сессию… Но друг, непременно желающий встретиться, заявил: «Ты что, меня не уважаешь? А я думал, что старая дружба крепка. Ведь столько лет не виделись! Слышал, что ты стал верующим. Я тоже в храм захожу, свечки ставлю. Кстати, где ты учишься? Расскажешь хоть мне про свою учебу. Давай, давай, не отказывайся! Посидим часок. У меня тоже дел полно. Долго задерживать тебя не буду». У брата мелькнула мысль: «А вдруг эту встречу мне Бог благословляет для упражнения в миссионерстве? Говорит же товарищ, что тоже ходит в храм, а сам веру не знает, если только свечки ставит. Кто его научит? Очень удобный случай! Мне есть чем поделиться». На фоне этих рассуждений брат согласился.

В назначенное время встретились, обнялись, расцеловались по-христиански, выразили друг другу первые приветственные возгласы, зашли в кафе, сели, начали заказывать ужин. Брат, ссылаясь на пост, выбрал себе пищу поскромнее, из алкогольных — немного вина. Товарищ, привыкший жить на широкую ногу, имея хороший достаток от своего мелкого бизнеса, заказал себе обильный ужин, дорогое спиртное и предупредил: «Не волнуйся, встречу оплачиваю я!»

И потянулись веселые воспоминания озорного детства и беспечной юности. Брат сначала был сдержан, потому что некоторые из пришедших на память событий были явно греховные, но после третьей небольшой рюмочки вина «тормоза» вдруг отключились. Напористость и энергичность товарища в сочетании с действием алкоголя сделали свое дело: с души как будто сняли какие-то ограничения, и стосковавшееся по старым впечатлениям сердце как будто вновь наполнилось «жизнью».

Обсудив самые «приятные» воспоминания прошлого, перешли к настоящему. Сначала товарищ рассказал о своих жизненных успехах, а потом и брат начал говорить о себе. По его замыслу, именно сейчас и нужно было рассказать о том, как он пришел к вере, что дала ему новая жизнь, как он пошел учиться и на кого. Товарищ с интересом слушал, задавал уточняющие вопросы, одобрительно кивал головой, в нужные моменты изображал на лице то удивление, то сочувствие, то радость.

Воспользовавшись короткой паузой, он предложил еще выпить «по глоточку». Брат, увлеченный рассказом о вере, не отказался, хотя в ход пошло уже крепкое спиртное. В голову немного ударило, слова «потекли» уже не так ровно, но зато голос стал звучать громче и уверенней.

Через некоторое время товарищ предложил выйти покурить. Брат охотно рассказал, как тяжело он боролся с этой привычкой и как, с Божией помощью, все-таки победил. Упомянул, вдыхая дым, как вредно курение для здоровья, и многозначительно добавил, что курение — это грех.

Вернувшись за стол, выпили еще «по маленькой» крепкого, и брат, потеряв за последние годы опыт перенесения крепких спиртных напитков, опьянел. Его товарищ, имеющий большой опыт и долговременную тренировку, наоборот, только вошел в «нормальное» состояние, при котором начинает тянуть «на подвиги». Он неожиданно предложил: «А давай поедем в баню!» Брат своим вялым сознанием попытался воспротивиться, но воля уже была сильно расстроена алкоголем, и напористому «загоревшемуся» другу детства легко удалось переломить ситуацию в свою сторону.

Дальше делом руководил товарищ, подбадривая брата: «Ничего, сейчас мы в баньке протрезвеем, с потом и хмель выйдет!» На улице быстро поймали такси. Зачинщик мероприятия, сидя на переднем сидении, объяснил водителю, чего он хочет, тот сразу сообразил и привез куда надо… Финалом банного развлечения был блуд. К горькому сожалению, товарищ был знаком со всеми этими видами «отдыха», а брат, еще несколько часов тому назад захотевший помиссионерствовать, никак не мог предположить такой ужасной развязки — впадения в смертный грех.

Последующие стыд и страх не давали некоторое время пойти на исповедь, но подавленное состояние и замкнутость прихожанина заставили священника подойти к нему и спросить: «Что-то случилось?» Тут брат уже не смог лукавить и признался в своем падении. Рассказ всей этой ужасной истории он начал, конечно, с успешно сданного экзамена по «Догматическому богословию». Батюшка крепко призадумался, сострадая ошибке брата и пытаясь понять, как такое могло случиться, и, наконец, внёс следующее предложение: «Я попрошу того прихожанина, с которым вы вместе проходили оглашение, сверить ваши пути веры. Дело в том, что вы пришли в храм примерно в одинаковом состоянии и с очень похожим прошлым. С вами одинаково занимались, одинаково вам помогали, вы имели одинаковые возможности. Почему же так произошло, что у него стабильное христианское состояние, устойчивое покаяние и нет никаких серьезных сбоев, а у вас такая беда? Повстречайтесь и поразбирайтесь: не было ли какой незаметной разницы в вашем отношении к вере?»

Брат принял это благословение священника как необходимую епитимию и, отложив всякий ложный стыд, стал регулярно встречаться с первым братом, искренне отвечая на все его вопросы. В беседах начали обнаруживаться разные взгляды на некоторые вопросы практической христианской жизни. Возникало естественное недоумение: как могли появиться эти ошибки у второго брата? В конце концов «докопались» и до корня: по милости Божией вспомнили то напутствие священника, которое было дано после генеральной исповеди. Выяснилось, что отнеслись к нему братья по-разному. С этого и началось расхождение. Если с самого начала пути выбран неправильный курс, то за долгое время движения можно очень далеко уйти от намеченной цели, думая при этом, что идем правильно. Доказательством неверного пути — изначально заложенной ошибки — и явилось падение в смертный грех второго брата. На первый взгляд кажется: ну, какая малость — это самоукорение? А какие плоды! Первого брата, применяющего это духовное средство, Сам Бог вел правильным путем, потому что самоукорение привлекает Господа: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19), и на кого воззрю, только на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих (Ис. 66, 2). А второй брат, не приучивший себя к этому целебному для души деланию, так и не смог надломить свою гордость, которая незаметно примешивалась ко всем его христианским делам и продолжала тайно развиваться. Наконец, дождавшись удобного случая, нанесла сокрушительный, смертельный удар. В самый критический  момент брат оказался без помощи Божьей: Бог гордым противится (Иак. 4, 6).

Крепко скорбел второй брат, что в самом начале упустил такую «малость», которая, однако, имела такие глобальные последствия. Пришлось заново, с помощью первого брата, выстраивать свой путь покаяния. А первый брат тоже скорбел за второго и искренне помогал ему: Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов (Гал. 6, 2).

Может быть, эта поучительная история поможет кому-то рассмотреть свой путь веры. Начат ли он с самоукорения и сокрушения духа? Продолжают ли эти духовные делания сопровождать христианина во все дни живота его? Идущий так — не ошибется, как имеющий компас, который и в глухой лесной чащобе указывает точное направление движения. Сегодня многие скорбят от отсутствия опытных духовных наставников, а имеющий самоукорение и здесь безопасен: «…имея смиренные помышления (о себе — прим. авт.), и сокрушенные чувства, с желанием последуя во всем Божественному Писанию с крайним усердием, благодушно перенося всякую скорбь, тесноту и искушение, почитая себя последнейшим и непотребнейшим из всех, смотря на себя, по воспоминанию прежних грехов как великого грешника и непрестанно осуждая себя, скоро преуспевает в добродетели; и если не имеет он человека, который бы научил его тому, что пригодно ему во спасение, тогда научается он тому благодатию Святаго Духа, и мало-помалу изгоняет из души своей все недоброе, чего набрался в мире, а на место того поселяет добродетели»[2].

 Но бывает нередко и так, что человек крещен без научения вере. В последующем, не нашлось времени изучить Евангелие и читать творения святых отцов; заповеди не знал, грехов своих не понимал, никогда не исповедовался, не постился, не молился — все что-нибудь да мешало: работа, домашнее хозяйство, дети, огород и так далее. Крест, конечно, на груди носил и два-три раза в год в храм заходил: набрать святой воды, освятить куличи и яйца и заказать «о здравии», чтобы не болеть, а то здоровье с годами начинает подводить, а дел-то не убывает. Так и проскочили незаметно многие годы земной жизни… Заключение врача прозвучало как гром среди ясного неба: рак; степень такая, что операция уже невозможна, поздно.

Так, в одно время, в одной больнице, в одной палате, с одинаковым диагнозом, в одинаковом состоянии безнадежности оказались две женщины. Сестра милосердия, кроме обычной заботы о таких больных, аккуратно предложила разговор о вере. Выяснялось, что обе крещены, но о вере практически ничего не знают, путают понятия веры с суеверием и оккультизмом — все вперемешку. На вопрос о грехах отвечают: «Когда нам было грешить?! Всю жизнь как белка в колесе!» На вопрос, знают ли они заповеди Христовы, отвечают: «Не убей, не укради…» Немного подумав, одна из женщин дополнила: «Не прелюбодействуй». Дальше сестра предложила проверить, а не нарушали ли в жизни хотя бы эти ветхозаветные заповеди, поскольку евангельских названо не было. Выяснилось, что обе сделали по нескольку абортов, а значит, убивали собственных детей. В ответ послышалось возмущение: «А куда их было рожать-то? Денег не хватало, квартира махонькая, муж выпивал!..» Сестра стала терпеливо объяснять дальше, что внутриутробный ребенок, несмотря на неполную развитость телесных форм, — это уже человек, наделенный бессмертной душой, и если бы мать дала ему родиться, то никогда бы уже не отказалась от своего дитя точно так же, как никогда бы не позволила убить (и даже обижать) своих уже рожденных детей; чем же тогда хуже своих братьев и сестер тот убитый, или в чем он виноват перед своей мамой, что она предала его на смерть? Затем было рассказано, как врач, исполняющий в этом случае роль палача, расчленяет, точнее, разрывает на части тело младенца, что ребенок испытывает настоящую боль и льется настоящая кровь, потому что работает в нем настоящее сердце…

Рассказать о грехе так, чтобы грешник сокрушился, глубоко пожалел о содеянном и раскаялся, может далеко не каждый. Такая способность — это Божий дар, который даётся за глубокое покаяние в собственных грехах, при искренней борьбе со страстями, за непрестанное самоукорение и молитву, при сострадании к ближним и при необходимости вести подобные беседы с людьми.

После услышанного первая женщина прослезилась, сказав: «Если это все так, то как же я виновата перед собственными детьми! Ах, если бы я знала это все раньше! Никогда бы такого не сделала. Если бы родила, то все равно ведь вырастила бы. А сейчас бы уже радовалась, глядя на них. Теперь завидую большим семьям. Ах, бедные мои детки. Что я наделала, окаянная!» Реакция второй была иная: «Я же не видела их, поэтому и убиваться тут не из-за чего. Вот если бы родить да увидеть, да покормить грудью, тогда бы, действительно, стало жалко. Больше жалеешь тогда, когда уже привыкнешь к ребенку».

Первая вдруг спросила: «А за грехи наказывает Бог?» Сестра ответила, что грех — это жало смерти, и убивает он и тело, и душу: тело поражается болезнями и смертью, а душа и здесь, на земле, мучается от собственных страстей, и после смерти тела окажется в аду, где страдания в тысячу раз сильнее и будут продолжаться вечно. Вторая женщина резко парировала: «Что мне “там”? Я сейчас страдаю и не хочу умирать! А может Бог вылечить меня?» Сестра кротко ответила, что чудеса исцелений теперь случаются крайне редко и не надо обманывать себя пустыми надеждами, но вот душу можно успеть исцелить покаянием, то есть признанием, раскаянием и исповеданием своих грехов, тем самым подготовиться к Суду Божиему и избежать вечных адских мук.

Первая с горечью сказала: «Так я и грехов-то своих не знаю, и на исповеди никогда не была, а сейчас уже и пойти в храм не смогу. Наверное, уже все бесполезно». Вторая резко добавила: «Вот еще, буду я ворошить прошлое! Что было, то было! Я уже все позабыла! Тем более кому-то рассказывать о себе — не хочу!» Сестра, с надеждой и состраданием, продолжая убеждать обеих, сказала, что может помочь приготовиться к исповеди и батюшку пригласит прямо в палату, лишь бы было желание.

Первая женщина опять прослезилась и выразила свою готовность трудиться из последних сил, а вторая категорически отказалась. Состояние здоровья больных быстро ухудшалось. Обеим ставили морфий. Вторая, после укола, становилась активнее, давала какие-то указания навещавшим ее родственникам, интересовалась делами на огороде, ремонтом квартиры, расспрашивала о соседях, потом засыпала. Через некоторое время, проснувшись от боли, начинала стонать и роптать на медсестру, что так долго не идет ставить укол. Первая женщина, в промежутке между уколами, находила в себе силы заниматься с сестрой милосердия подготовкой к исповеди, открывая все больше и больше своих грехов, все больше и больше ужасаясь оттого, что неправильно провела жизнь.

После трех дней общения она спросила: «Неужели Бог может меня простить? Ведь столько грехов!» Теперь сестра рассказывала о рождении Господа Иисуса Христа от Пречистой Девы Марии, о Его добровольной искупительной Жертве, крестной смерти, схождении в ад и славном Воскресении, о прощении грехов всем кающимся и верующим в Иисуса Христа — Сына Божиего, взявшего грехи всех людей на Себя и омывшего их Своею Честною Кровью. Постепенно в душе женщины рождалась надежда. Как только действие укола ослабевало, и вновь усиливалась боль, она начинала укорять себя в ранее совершенных грехах, искренне сокрушаясь о содеянном, и повторяла одну единственную молитву, которая ей легко запомнилась: «Что заслужила, то и получаю. Только прости мне, Господи, мои беззакония». Эти простые слова точно выражали ее новое внутреннее состояние.

На пятый день после начала разговоров о вере пришел священник. Действие очередного укола уже заканчивалось, поэтому первая женщина, превозмогая самоукорением боль, улыбнулась и поздоровалась, а вторая стонала, отвернувшись к стенке, то ли не желая, то ли не имея сил приветствовать нового гостя. Батюшка принял исповедь, соборовал и причастил новую христианку. Сестра милосердия, помогавшая при совершении Таинств, тихо плакала, точнее, из глаз ее спокойно текли слезы от переполнявшей сердце благодарности Богу за такую Его великую милость к нам — кающимся грешникам. Во время соборования заходила медсестра и поставила укол второй больной, а первой, чтобы не отвлекать, (да и вела она себя спокойно), делать укол не стала.

Попрощавшись с батюшкой и искренне поблагодарив его за оказанное внимание, христианка вскоре уснула без всякого обезболивающего и проспала до самого вечера. Приняв чуточку пищи и немного попив, опять уснула до утра шестого дня (если считать от начала занятий). Шестой день провела без уколов, боль была терпимой и преодолевалась самоукорением и той самой простенькой молитвой, непрестанно повторяемой. По временам, снова одолевал сон, есть ничего не хотелось. Наутро седьмого дня душа тихо и спокойно отошла ко Господу.

Стоит отметить, что когда священник выходил из палаты, то вторая больная сиплым голосом, похожим на лай, спросила: «А вы сами-то Бога видели?» На что батюшка спокойно ответил: «Бога никто никогда не видел. Для этого и дана человеку вера». Попрощавшись со всеми, удалился. Весь пятый и шестой день вторая больная продолжала стонать от нестерпимой боли и требовать уколы. Умерла она также утром седьмого дня.

Присмотримся, братья и сестры, а не похожи ли эти две страдалицы на разбойников, распятых рядом со Христом? Ведь они получили в крещении бесценный дар прощения грехов, души их были одеты в чистую одежду Христову, им была дана благодать для борьбы со страстями, открыта дверь в Вечную Жизнь. Как они воспользовались этим? Точно так же, как и большинство из нас, — как разбойники: все разграблено, осквернено, поругано, уничтожено; душа снова убита вечной смертью. Как последний шанс, им был дан крест — мучительная, смертельная болезнь. Как они приняли его? Первая оказалась похожа на того разбойника, который был распят справа от Христа. С помощью сестры милосердия в последние дни своей земной жизни она узнала о грехах, сокрушилась в них, укоряла себя, признала себя достойной болезненных мук, исповедала Спасителя, раскаялась в беззакониях, примирилась с Господом и до самого конца молилась о прощении грехов, так что, в доказательство своего прощения, получила в Причастии благодатный дар терпения, преодолевающий телесную боль и душевные страдания.

Вторая во всем подражала тому, который был распят слева: отказалась слушать о вере, осознавать свои грехи, исповедоваться, признавать Спасителя, и священнику, через руки которого Господь отпускает грехи, сказала язвительно-укоряющие слова.

Первая приняла святую волю Божию — смерть — с покорностью и благоговением, а вторая до конца сопротивлялась смерти, то есть Божией воле, и получила еще большее осуждение.

Смерть — трудный экзамен для каждого. Если заповеди исполняем лениво, каемся холодно, в чтении нерадивы, в молитве не внимательны, в спасении своем беспечны, то по какую сторону от Христа окажемся мы в свой предсмертный час? Когда будет дан последний шанс, будучи распяты на кресте последнего искушения (может быть, такой же болезни), сможем ли укорять себя и считать, что достойны этой муки, если к самоукорению не приучились? Если с самого начала веры не освоили эту первоначальную добродетель, то не изображаем ли мы из себя христиан, по сути, являясь неверующими? Тогда где будем мы в последние часы своей земной жизни: справа или слева от Христа? И где окажемся после кончины: с правым разбойником или с левым? Хорошо бы задавать себе эти вопросы чаще!

10. Прочитав приведенную выше историю, человек неверующий может усомниться в действии Божественной благодати, сказав, например, что ослабление боли могло произойти вследствие частичного отключения головного мозга, или вследствие психологического внушения со стороны сестры милосердия, или вследствие самовнушения, или еще что-нибудь подобное, а в конце добавит: «А что толку-то? Ведь все равно умерла! Вот если бы исцелилась, тогда бы я поверил». К сожалению, для безбожника и явное чудо является причиной кратковременного удивления или даже восторга, но менять свои убеждения и жизнь он, чаще всего, так и не хочет. А здесь другое чудо — чудо перерождения, воскресения души, чудо высвобождения ее из лап сатаны: ведь душа ускользнула уже из самой пасти ада; еще бы семь дней, и сомкнулись бы челюсти преисподней, поглотившей свою законную добычу!

В этой же палате был другой человек, имевший такую же уникальную возможность, но не захотел, по своей свободе, принять веру, раскаяться и спастись, окончательно утвердившись во зле. Что помешало? Похожая жизнь, похожие грехи, похожая расплата; один и тот же человек говорит им о вере, в одно и то же время, — и такая разная реакция, исходящая из свободной воли человека. А ведь до чуда был один шаг — нужно было всего лишь самоукорение, вместо которого душа выбрала противоположное — самооправдание. Что поделаешь? Так велико значение свободного выбора личности. В свободе и разуме человека — образ Самого Творца! Как мы воспользуемся этим образом: во спасение или в погибель?

Для верующего человека эта история раскрывает тайну Креста. Подобно тому, как рядом с распятым за свои грехи разбойником был распят Господь, возведенный на Крест Своим Божественным смирением, поддерживающий Своим примером и укрепляющий терпением бывшего злодея, явившего способность к самоукорению, так и рядом со страдающим за свои беззакония грешником должен быть обязательно человек, имеющий в себе образ Христа — кротость и смирение, от которых только и может явиться благодатный дар терпения, абсолютно необходимый для того, чтобы «висеть» на своем кресте сострадания и соболезнования ближнему. Как это непросто, знает тот, кому приходилось в жизни «дохаживать» своих умирающих родственников, исполняя эту сложнейшую задачу по нескольку лет.

Сестра милосердия оказывает не только физическую помощь больному, связанную с его естественными физиологическими потребностями, но и нравственно поддерживает человека, разделяя его боль, страдания, страх смерти, помогая удержаться от отчаяния, а в случае согласия самого умирающего, должна оказать и духовную помощь, — как это произошло в приведенном примере. Кроме объяснения основ веры, изучения страстей и грехов, преподания опыта самоукорения и сокрушения духа, подготовки к таинствам, научения молитве и прочего, — помогающий умирающему в духовном плане должен понести часть его ноши, по закону: Друг друга тяготы носите (Гал. 6, 2). Размер этой ноши и продолжительность скорбей определяет Сам Бог, чтобы это было по силам. Это та самая епитимия, которую должен был бы понести кающийся, но поскольку исповедуется он перед самой смертью, то и епитимию несет за него другой человек, по Промыслу Божиему оказавшийся рядом, способный к выполнению такого послушания, и сам не только прошедший все свои епитимии, но и имеющий уже добродетели[3].  Эти добродетели, выражаясь мирским языком, — духовная прибыль, пользуясь которой можно погасить долги другого человека, так как сам он своих долгов покрыть уже не сможет.

Через несколько дней после мирной кончины новопросвещенной христианки, с сестрой милосердия произошло следующее неожиданное событие. Она готовилась к вечерней службе, где, по послушанию, ей поручалось читать канон, и вдруг почувствовала боль в голове. Надеясь, что это дело малозначительное, все-таки пошла в храм, подпевала на клиросе и в положенное время начала читать. Примерно на середине канона боль усилилась, а строчки вдруг стали расплываться. Дважды удалось снова «поймать» текст, хотя и с некоторыми паузами: не хотелось обрывать чтение и повредить богослужению. На третий раз пауза затянулась, боль в голове все нарастала, появилась слабость, и сестра шепотом сказала регенту, что ничего не видит, и медленно вышла в коридор, присела на диване. Регент быстро включилась в чтение, так что прихожане почти ничего не заметили. В течение двадцати минут сестра молилась, надеясь, что усталость пройдет и силы восстановятся, но голова, по-прежнему, болела, в глазах рябило, во всем теле была слабость, хоть ложись… Наконец она поняла, что надо поскорее добираться домой, пока не обессилела совсем, но дойти самостоятельно не решилась, а позвонила домашним, чтобы встретили. С трудом одевшись, потихоньку вышла из храма. Родственники встретили на полпути и сразу «набросились» с вопросами, на которые отвечать совсем не было сил. Она больше знаками, чем словами, попросила их идти рядом и не донимать. Дома сразу легла на постель. Проверили давление — низкое, пульс — около пятидесяти ударов в минуту. Сердце немного давило, в голове — как будто подвижное желе. Родные хотели немедленно вызвать «скорую помощь», но сестра шепотом упросила их пока не делать этого, надеясь, что немного поспит и ей станет легче. Действительно, наступила дрема, хотя головная боль не давала уснуть по-настоящему. Через два часа желудок подал сигнал о голоде. Больная обрадовалась и подумала, что не все так уж и плохо, и, пересилив немощь, встала и немного поела с аппетитом. Потом снова легла, прося встревоженных родственников пока не вызывать врачей. Сколько было сил, превозмогая страдания, она вспоминала молитву Пречистой Богородицы, когда Архангел Гавриил принес ей Благую весть (см.: Лк. 1, 38) и слова Самого Господа Иисуса Христа в Гефсиманском саду (см.: Лк. 22, 42), и так, отдавая себя всецело в святые руки Божии, молилась: «Я раба Твоя, Господи. Да будет мне по слову Твоему. Пусть будет так, как Ты хочешь. Пусть исполняется Твоя святая воля. Не как я хочу, а как Ты». К утру состояние немного улучшилось, но давление и пульс, по-прежнему, были очень низкими. По квартире передвигалась очень осторожно, держась за стены. Ничего не могла делать, даже читать было невозможно. Бо́льшую часть времени лежала, продолжая молиться теми же словами. Удивляло то, что на сердце не было никакой тревоги; наоборот, присутствовали мир и упование на Бога.

Так прошло несколько дней, а состояние не улучшалось. Родственники нервничали и категорически настаивали на лечении. Пришлось уступить и в сопровождении родных отправиться в поликлинику. Дорога оказалась нелегкой: шла очень медленно и осторожно, с поддержкой за руку; в трамвае болтало, и казалось, что «желе» вот-вот выплеснется из головы. Знакомая врач-терапевт, предупрежденная накануне, приняла без очереди, от чего сестра немного смутилась (перед сидящими в ожидании людьми), но и ждать, из-за слабости, было невозможно. Подчиняясь обстоятельствам, как Божией воле, вошла в кабинет с некоторым страхом, что сейчас установят серьезную болезнь и положат в стационар, чего очень не хотелось бы.

После тщательного опроса врач сделала обычные замеры параметров работы сердца, прослушала, предложила сделать кардиограмму, и после всего этого, не найдя серьезных отклонений, отвергла версию инфаркта. Затем проверила на возможность инсульта (сестра закрывала глаза, вытягивала вперед руки, пальцем касалась кончика носа, приседала), — и тоже не подтвердилось. Она вздохнула про себя: «Слава Богу! Значит, все не так уж и плохо». Терапевт не стала настаивать на госпитализации, но дала несколько направлений на обследование и с результатами предложила пойти на прием к невропатологу. С большим трудом, с помощью родных, была выполнена и эта задача.

На первом приеме врач-специалист вновь проверил «на инсульт», но никаких симптомов не обнаружил; посмотрел результаты разнообразных обследований и ничего опасного не нашел; в итоге выписал витамины и глицин и предложил прийти еще разок через пять дней. Подчиняясь врачу, сестра добросовестно употребляла назначенные лекарства, но никаких изменений в состоянии здоровья не наблюдала, а в душе прочно пребывал мир. Ходила очень осторожно, на поворотах немного заносило, в теле чувствовалась слабость, в голове то же самое «желе», делать ничего не могла, бо́льшую часть времени лежала и молилась с благодарностью Богу. Каково же было ее удивление, когда на очередном приеме невропатолог предложил выходить на работу, сказав: «Да все у вас нормально!»

Поблагодарив врача и выйдя из кабинета, сестра задумалась: «Какая мне работа? Еле ноги передвигаю. Что же теперь делать?» На следующий день добралась потихоньку до храма и рассказала все настоятелю. Узнав о странной болезни, батюшка проникся искренним сочувствием и предложил написать заявление на отпуск, пообещав поддержать материально в течение всего периода восстановления здоровья, а также навещать и причащать на дому. Немного сожалея о временной потере сотрудницы, благословил ее на терпеливое несение своего креста.

Приближался воскресный день, и христианке очень захотелось пойти в храм. Переживая о том, что ради ее причащения на дому батюшке придется затратить столько времени, которого у него и так всегда не хватает, да и есть другие, более страдающие прихожане, и даже лежачие (она раньше их тоже навещала), сестра решила сама пойти на богослужение. В храме стояла возле стенки, голова кружилась, и время от времени приходилось садиться. При чтении Евангелия казалось, что вот-вот потеряет сознание, и тело рухнет на пол. Было впечатление, что стоящие рядом видят, как ее раскачивает, поэтому приходилось напрягать все свои силы и особенно усердно вопить к Богу, чтобы выдержать и устоять. Причастившись с упованием на Господа и не имея больше сил стоять, вышла из храма на свежий воздух. Медленно и осторожно добравшись до дома, сразу легла и немного вздремнула.

После отдыха и приема пищи почувствовала себя немного лучше, и у нее сразу появилось желание утешить себя чтением, которого так не хватало последние десять дней болезни. Перед самым происшествием она окончила читать «Писания» святого Иоанна Кассиана Римлянина, поэтому нужно было выбрать, что будет следующее. Подойдя к книжному шкафу, стала просматривать стоящие книги, и взгляд остановился на «Добротолюбии», которое было приобретено несколько лет тому назад, а прочитать тогда удалось только первый том. Промелькнула мысль: «В здравии-то была — не осилила, а теперь, наверное, такая сложная вещь будет совсем не для меня». Глубоко вздохнув, все-таки достала второй том, совершенно произвольно открыла на одиннадцатой странице и… от удивления, широко открыла глаза, увидев: «Святой Иоанн Кассиан. Обозрение духовной брани». Все тело, от головы до ног, затрепетало, душу наполнила радость, как бывает при неожиданной встрече с родными, которых давно не видели. Подумалось: «Слава Богу! Как хорошо, что можно продолжить чтение святого Иоанна! Его предыдущая книга была очень полезной. Я и подумать не могла, что у меня есть продолжение его творений».

Будучи абсолютно уверенной, что это другие творения святого Иоанна Кассиана, сестра принялась за чтение. Несмотря на слабость, текст был понятен и хорошо усваивался. Сложные места перечитывала по два-три раза, стараясь обязательно понять содержание. После двух часов усердия все-таки утомилась и в качестве отдыха решила заглянуть в оглавление. Каждая из предложенных тем показалась абсолютно необходимой для спасения: «Борьба плоти и духа. Общее очертание страстей и борьбы с ними. Борьба с восемью главными страстями. Борьба с помыслами и через них со злыми духами. Борьба со всякого рода скорбями. О Божественной благодати и свободном произволении, как производителях духовной жизни. О молитве. О руководстве в духовной жизни…» Подумала: «Странно. Почему-то не рекомендуют читать “Добротолюбие”, как сложную и малопонятную книгу? А здесь оказались уже знакомые авторы и темы-то самые насущные! Все вроде бы ясно и к тому же полезно».

Так и читала в течение недели по три-четыре часа в день. На большее сил не хватало, хотя и очень хотелось читать больше. К пятнице заметила, что после каждого заглавия в скобках стоит: Соб. 4-е., Соб. 6-е. Задумалась: «Что бы это могло значить? Какие-то странные сокращения! Надо заглянуть в книгу “Писания” и поискать разгадку там». Действительно, ответ легко нашелся. В оглавлении так и значилось: «Собеседования Египетских подвижников. Собес. 4. Аввы Даниила о борьбе плоти и духа. Собес. 6». Сравнила тексты «Писаний» и «Добротолюбия» — одно и то же. Естественно, в сознании мелькнуло: «Так, значит, я это уже читала?! Вот почему текст понимается легко! С другой стороны, читаю как будто впервые: так все интересно и ново! Насколько же мало, ничтожно мало, усваивает ум от первого чтения. Вот уж действительно наука из наук! При повторном неспешном чтении уже воспринимается и запоминается больше. Не надо спешить! Нужна внимательность. Здоровье пока не возвращается, поэтому мне спешить некуда. Хорошо, что могу хотя бы читать: так тоска не сломает. Тем более что раньше всегда скорбела о нехватке времени для чтения. А тут — Сам Господь благословил!»

В очередной воскресный день — опять в храм. Состояние прежнее: покачивание, головокружение, а во время чтения Евангелия — чуть не потеря сознания. После Причастия, ни с кем не общаясь, — в свой вынужденный «затвор». За обедом решила прекратить пить таблетки, потому что улучшений все равно нет, а по милости Божией, может быть, хуже не станет. Снова предав себя в руки Божии, на другой день (уже без лекарств) обнаружила, что читала дольше обычного. От радости и благодарности Христу слезы подступили к глазам, а губы прошептали: «Дивны дела Твои, Господи! Все совершается по Твоей премудрости!»

Так продолжалось около трех месяцев. «Добротолюбие» было прочитано, силы понемногу восстанавливались, подравнялись давление и пульс. А тут и батюшка стал напоминать, что в приходе «рук не хватает». Было понятно, что прежнюю работу не потянуть, но за легкий, посильный труд сестра решила взяться. Читать и петь на клиросе, беседовать с людьми было невозможно: начиналось головокружение. Оставалось следить за подсвечниками и помогать в библиотеке и в лавке. Постепенное включение даже в льготный режим трудовой деятельности продолжалось еще три месяца, а приступить к своей прежней нагрузке удалось, со страхом и осторожностью, только через девять месяцев после происшествия. Все это время сохранялись симптомы болезни, требующие ограничения деятельности.

Заметим, что с самого начала своего пути спасения сестра обрела от Господа благодатный дар терпения (от рождения своего она не была терпеливой и в период жизни до прихода к вере нередко срывалась то в гнев, то в печаль). Поэтому не случайно в период непонятной врачам и опасной болезни в сердце сохранялся мир и глубокое упование на Бога, как непременные спутники благодатного терпения. Терпение природное, исходящее от естества поврежденного, имеет иных спутников: ропот, саможаление, осуждение виновников, страх, желание поскорее освободиться от искушения, обращение за помощью ко всем подряд, молитвенные прошения к Богу о скорейшем обязательном выздоровлении (избавлении от скорби). В таком страстном состоянии человек может благодарить Господа только тогда, когда все складывается хорошо и удачно, по желанию просителя. Способность благодарить немедленно исчезает, если обстоятельства происходят не по воле человека, а вопреки этому. Здесь-то и вскрывается неспособность покорить свою греховную волю — святой воле Божией. А сестра, в период сложнейшего искушения, оказалась способна постоянно благодарить Господа, отчего мир в сердце более укреплялся.

Не начать ли и нам это первейшее христианское делание — самоукорение? Первоначально оно покажется сухим, нудным и непонятным, но если не отступим, станет живым и действенным, так что «всплывет» и множество забытых грехов.

Если же мы не приучимся к этому нужнейшему и ценнейшему занятию, то спросим себя: «В момент последнего жизненного испытания — предсмертного креста, который обязательно будет дан, окажется ли рядом с нами близкий человек, способный проделать с нами всю подготовительную работу для принятия Таинств, да еще и понести за нас положенную епитимию, как это случилось с сестрой милосердия? Какова вероятность того, что я буду похож на разбойника, распятого справа от Христа, оказавшегося способным к самоукорению, если в настоящей жизни я не стремлюсь к обретению этой великой начальной добродетели, от которой рождается благодатное терпение? А без терпения как понести все искушения с благодарностью к Богу?»

Скептики опять скажут: «А может быть, сестра милосердия разболелась случайно и это никак не связано с покаянием умирающей женщины? А где доказательства прямой связи этих событий? Да и врачи могли проглядеть болезнь и не поставили диагноз по невнимательности!»

То, что врачи не поставили точного диагноза, — это не важно! Важно то, что сестра страдала целых девять месяцев (первые три — очень серьезно). Вот, что пишет преподобный Никита Стифат, которому трудно не доверять, о связи болезни с покаянием умершей: «Если по деятельному любомудрию вышел ты расхитить добычи враждебных духов, смотри и внимай, отовсюду вооружив себя оружиями духовными. Ибо знаешь, чьи сосуды похитить вознамерился ты? — супостатов, конечно, но мысленных и бесплотных, тогда как ты, в теле еще сущи, воинствуешь Царю духов и Богу. Знай, что теперь они сильнее, чем прежде, станут нападать на тебя и множайшие против тебя начнут строить козни; пока или, отвоевывая скрытно свою добычу, и тебя вместе с нею заберут в плен и многой горести исполнят душу твою, или ввергнут тебя в злые и болезненные искушения через уязвление и озлобление плоти твоей»[4].

Итак, тот, кто берется помогать грешнику прийти к покаянию, должен знать это, чтобы прежде приготовить себя приобретением благодатного дара терпения, который дается Богом за самоукорение.

На приведенных выше примерах мы видим, что терпению всегда предшествует самоукорение. Невозможно стяжать терпение, не приобретя самоукорения. Так учат святые отцы, так показывает и опыт современных христиан. Немало примеров самоукорения мы можем найти и в житиях святых. С помощью этого делания, укрепляемые Господом, они терпеливо переносили многие и многие скорби и лишения, не только добровольные, но и вынужденные. И как тогдашних подвижников укрепляла благодать Божия, видя их смирение, так и сегодня Господь укрепит и подаст терпение тем, кто прибегнет к спасительному и нужнейшему деланию самоукорения.

В заключении хотелось бы подчеркнуть одну очень важную деталь: при самоукорении необходимо иметь надежду и упование на милость Божию. Иначе укорение себя может попросту превратиться в самоедство и привести не к терпеливому перенесению скорбей, а к отчаянию. Истинное покаяние (укорение себя в содеянных грехах) всегда сопровождается надеждой на Бога, на Его милосердие и помощь в борьбе с грехом. Покаянию же ложному сопутствуют желание немедленно стать «безгрешным» и надежда на свои силы в духовной брани. Такое отсутствие надежды на всемогущество Божие приводит к глубокой печали, нежеланию что-либо делать по причине неуспехов, а иногда и к полному отчаянию. Таким образом, нам важно помнить, что любое христианское делание (молитва, пост и т.д.), и тем более покаяние в своих грехах, всегда должны иметь основание в надежде на милосердие Божие и Его всесильную помощь. Аминь.

---

[1] Преподобный Симеон Новый Богослов.
Творения. Слово 75. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993. Т. 2. С. 268.

[2] Преподобный Симеон Новый Богослов. Творения. Т. 2. Слово 75. — Свято-Троицкая Лавра, 1993. С. 267–268.

[3] Учение об епитимиях см.: в Канонических посланиях свт. Василия Великого. «Каноны, или Книга правил, Святых Апостолов, Святых Соборов, Вселенских и Поместных, и Святых Отцов». — СПб.: Общество свт. Василия Великого, 2000. С. 258–300.

[4] Добротолюбие. Т. 5. — М.: Паломник, 1998. С. 118–119.