I
Положение в Церкви вызывает тревогу, но не за Церковь — «врата ада не одолеют ее», а за людей[1].
Несколько священников Грузинской Церкви примкнули к зарубежным неканоническим группировкам. Эта трагедия может иметь для них роковой исход, но это также наша общая трагедия. По словам святого Иоанна Златоуста, грех раскола равен греху ереси. Церковь едина и единственна, поэтому Символ веры произнес вечный и окончательный приговор над всеми расколами, которые были и будут.
Раскольники упрекают Церковь в нарушении чистоты Православия. Но Православия нет вне Церкви. Только в литургисающем организме Церкви хранится, передается из поколения к поколению, живет и животворит дух Православия. Православным быть невозможно без принадлежности к исторической Церкви, а раскольники отвергают реальную Церковь во имя несуществующего мертвого макета «идеальной Церкви», созданного их горячечным воображением. Для нас Православие — не ностальгия по своей мечте, не абстрактная идея, а прежде всего благодать Божия, действующая в Церкви.
Необходимое, важнейшее условие Православия — включенность в систему церковной иерархии как носительницы благодати. В расколе иерархия или вовсе отвергается, или, что случается чаще, подменяется неканоничной, раскольниками-епископами, запрещенными в своих поместных Церквах и поэтому, согласно канонам, не имеющими права совершать никакие священнодействия.
Некоторые из братьев выдвигают странную концепцию: пока у нас пребывала благодать, раскольничьи группировки и иерархии были безблагодатны, а когда наша Церковь за грехи и отступления от правил потеряла благодать, то они стали благодатными. Неужели наши грехи имеют такую чудодейственную силу, что могут превращать чужую неправду в духовную истину, сухие ветви раскола в живые цветы, а вчерашних противников Церкви в саму Вселенскую Церковь?
Но существует множество раскольничьих группировок, называющих себя православными и не признающих друг друга. По какому же каналу протекла живая вода благодати, покинувшая нас?
Один говорит: теперь распределитель этой воды Киприан, другой возражает: нет, Авксентий, третий уверяет, что ее родник забил ключом в Есфигменском монастыре. Честнее было бы каждому из них сказать: «Благодать там, где я».
Неужели Грузинская Церковь превратилась в епархию Киприана, или Авксентий будет вести ее за собой, как лодочка тянет на буксире потерпевший аварию корабль?
Не только раскольничий архиерей, но канонически рукоположенный епископ не имеет права в чужой епархии ни рукополагать, ни служить, ни проповедовать без просьбы или разрешения местного епископа. Если наши братья не считаются с этим апостольским правилом, то где же их Православие? Здесь они попадают в тупик раскола: борьба за Православие превращается в борьбу с Православием.
Святой священномученик Киприан, епископ Карфагенский (III в.), писал: «Церковь во епископе, а епископ в Церкви». Без епископа, согласно апостольским правилам, иерей не может совершать ничего, относящегося к священству.
Дорогие братья, отвергая своего архиерея, вы отвергаете свое священническое служение, вы отвергаете все, что получили от Церкви.
Тот же Отец пишет: «Епископство одно и нераздельно. Пусть никто не обманывает братства ложью! Епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует. Так же и Церковь одна». Поэтому все раскольничьи иерархии — это не Церковь, а мертвые тени Церкви.
В вопросах веры могут ошибаться иерархи, даже патриархи, были случаи, когда впадали в ересь поместные Церкви, но никогда в истории человечества полнота Вселенской Церкви, совокупность всех поместных Церквей, не принимала ложного догмата как своего вероучения. Иначе не исполнились бы обетования Нового Завета: Церковь — столп и утверждение истины (1Тим.3:15); врата ада не одолеют ее (Мф.16:18).
Я хочу рассказать моим братьям маленькую притчу: зеленые листья сказали дереву, на котором росли: у тебя кривой ствол и потрескавшаяся от старости кора; мы попросим ветер, чтобы он сорвал нас с ветви, и на земле, собравшись вместе, станем новым лесом. Дерево ответило: детки, вы, сами не ведая того, питаетесь соком моих корней, а когда упадете с ветви на землю, то станете не лесом, а прахом.
Господь сказал: Горе тому, чрез которого соблазн приходит (Мф.18:7). Все мы повинны в соблазнах, но самый опасный соблазн — в вере, от которого может зависеть вечная участь смерти или жизнь. Если из-за вас погибает душа человека, то его гибель, как кровь, будет вопиять к небесам. Я надеюсь, что многие из братьев вернутся в Церковь, но смогут ли они привести всех тех, кого увели за собой?
II
Священник Павел Флоренский как-то сказал: «Я лучше предпочту грешить вместе с Церковью, чем спасаться без Церкви». Разумеется, эти его слова надо понимать условно, как гиперболу — «грешить с Церковью вместе» невозможно, всякий грех — это сопротивление учению Церкви, это противостояние благодати, действующей в Церкви. Также нельзя спасаться без Церкви, рассчитывая на свои человеческие силы и свою слабую волю, постоянно колеблющуюся между добром и злом. Флоренский хотел сказать, что только в Церкви спасение и что, покидая Церковь, человек совершает духовное самоубийство.
Новозаветная Церковь существует на земле около двух тысяч лет. Сколько расколов и разделений произошло за этот период! Уже в апостольские времена были несогласия и разделения, о чем пишут в своих посланиях святые Иоанн Богослов и Климент Римский. Чаще всего разделения и расколы проходили под знаменем сохранения чистоты веры, как, например, расколы донатистов и новациан, которые требовали от церковной иерархии отлучения от Церкви навсегда христиан, отвергшихся от веры во времена гонений, и за другие тяжкие грехи. Все расколы в Церкви имеют один общий признак: это вера в свою праведность, желание построить Церковь, чистую от человеческих скверн, на основе своего горячего рвения, на своем исповедании, а в сущности — на протесте и противопоставлении самих себя Церкви. Много было расколов в истории, но ни один из них не оказался оправданным последующими поколениями, ни один из них не стал спасением в критические моменты жизни Церкви. Церковь Христова никогда не возрождалась через раскол. На протесте можно только разрушать, но созидать и строить невозможно. Здесь мы видим повторяющуюся картину: центробежные силы раскола обращаются против него самого, и община, отторгнутая от Церкви, сама разламывается, дробится, рассыпается на части, как неизбежно распадается мертвое тело.
В каждую историческую эпоху мы можем обнаружить десятки разделений и отпадений от Церкви по различным причинам, существенным и несущественным, иногда серьезным, а иной раз и вздорным. Нас спросят: а что делать, если эти причины очень серьезны? В Церкви существует и никем не может быть отменен принцип соборности, ответственности каждого христианина за чистоту веры: каждый священник и мирянин может и должен пользоваться теми правами, которые Соборная Церковь дала ему, в том числе исповедовать свою веру и защищать ее устно и письменно, но именно — как члену Церкви, в системе церковной иерархии, в живом организме Церкви. Раскол заменяет соборность противостоянием. Поскольку он образуется на разрыве — он не имеет корней, внутренних духовных сил. Следует заметить, что среди попадающих в расколы встречались богословы обширной учености, аскеты, носившие вериги, красноречивые проповедники, которые могли зажигать эмоции, убеждать народ, находить сторонников и увлекать их за собой, но среди уходивших в раскол не было и не могло быть тех, кто имел бы мир Божий в своей душе и распространял его бы вокруг себя, — тот мир, о котором Господь сказал: Мир Мой даю вам (Ин.14:27; преподобный Серафим Саровский говорил: «Стяжи мир в сердце, и около тебя спасутся тысячи».) В среде же раскола всегда какое-то беспокойство, волнение, всегда поиск чужой неправды. Церковь борется с демоном, раскол же, сам того не понимая, борется с человеком.
Ефрем Сирин писал: «Мы — Церковь погибающих, но Церковь кающихся». Здесь — видение своего греха и упование на благость Божию, на благодать, которая дается или возвращается только одним путем — через покаяние: другого пути нет. Человек, находящийся в расколе, не может искренне каяться: он осудил Церковь, противопоставил Ей свою личную «праведность», дал своей «правде» большую цену в собственных глазах. Увлекая других в раскол, он указывает на самого себя как на образец исповедничества. В чем же ему каяться? Именно уходя в раскол, он теряет то глубокое самопознание, когда собственная душа открывается верующему как бездна греха, — ведь иначе он бы меньше доверял себе. Тот, кто поставил себя над Церковью, как может видеть себя ниже самой низкой твари, в проказе и сквернах греха? Он может совершать только внешний обряд «покаяния», но без горячего и искреннего самоосуждения; может смиреннословить, но не смиряться.
Раскольники всегда говорили: «мы не отпали от Церкви, мы и есть Церковь», — эти слова повторяли все отпавшие от Церкви на протяжении двух тысяч лет, но это оказывалось самообольщением. Они хотели похоронить Церковь, чтобы построить на ее месте свой храм. Но где теперь все эти «храмы» расколов? Можно сказать: «расколы рождались с победными криками, а умирали с глухими стонами», — Церковь же все жила! Приговоренная раскольниками к смерти, она существует, она полна духовных сил, она остается единственным источником благодати на земле. Христианские догматы в самой сжатой и точной форме заключены в Символе веры, который обязателен для всех христиан. Вселенские Соборы запретили изменять в нем даже одно слово: этот Символ есть чистейший свет нашей веры и исповедание Православия. В нем указаны и главные свойства Церкви. Могут ли люди, отколовшиеся от Церкви, приписать эти свойства своей общине? Церковь в Символе веры названа единой: она единственна и целостна. Выходит, раскол должен объявить несуществующими все поместные Церкви, и не только Церкви, но также отрицающие друг друга течения в самом расколе. Какая же группа в расколе — единственная в мире Церковь? Где ее признаки, в чем свойства? Одно течение раскола борется с другим с такой же непримиримостью (а может, и с большей), с какой все они борются со Вселенской Церковью, и каждый раскольник громко кричит, что «голубь» Духа Святаго — его ложе.
Царь Соломон советует обращаться к прошедшему, чтобы лучше увидеть и понять настоящее. А в прошлом мы видим одно: расколы вздымались, как волны, и исчезали, как пена на поверхности моря.
Символ веры повелевает нам верить в соборность Вселенской Церкви: это безусловная воля Божия. Священник Павел Флоренский писал, что всечеловеческое — значит соборное, а соборное — значит церковное: эти три понятия связаны между собой; всечеловеческое выражается в соборности как форме, а соборность осуществляется в церковности как идее. В расколе соборное мышление подменяется групповым, которое не имеет ни традиций, ни преемственности, ни твердых ориентиров истины и потому превращается в конгломерат (в узел, клубок) частных мнений. Святые Отцы считали соборность выражением любви обетованной Церкви: Да любите друг друга, как Я возлюбил вас (Ин.15:12), Пребудьте в любви Моей (Ин.15:9). Когда оскудевает любовь, то ослабевает дух соборности; тогда соборность становится внешним, структурным понятием, а не внутренней потребностью всей Церкви: ее дыханием, ее жизнью. Соборность — вовсе не «церковная демократия», а чистота веры, хранимая единством любви, за которую каждый христианин несет ответственность.
Наши братья нарисовали картину гибели Содома, но забыли о любви Авраама, который просил Бога о помиловании уже осужденных городов.
Символ веры повелевает нам верить во Вселенскую Церковь. Но разве может хоть одна из отпавших от Церкви общин назвать себя вполне серьезно Вселенской Церковью? Неужели люди, находящиеся в расколе, особенно их лидеры, могут взять на себя миссию Вселенской Церкви? «Возвещать Истину всем народам мира», быть проповедниками Божественного света во все концы вселенной, быть «солью земли», ее духовной силой? Думают ли они, какую тяжесть хотят взять на свои плечи? Только человек с разгоряченной мечтательностью и гордой самоуверенностью может подумать, что он в силах воздвигнуть или возродить Вселенскую Церковь.
Символ веры свидетельствует, что Церковь свята: она свята не человеческой праведностью, а благодатью Божией, обитающей в ней. Раскольники должны сказать, что в Церкви нет благодати, иначе грех раскола будет очевиден. Но у каждого из нас имеется доказательство того, что благодать есть в нашей Церкви, доказательство, которое нельзя опровергнуть никакими доводами: каждый из нас, хотя и не часто, может, всего несколько раз в жизни переживал в своем внутреннем состоянии это глубокое неземное чувство — встречу с благодатью Божией (особенно во время принятия церковных Таинств). Тогда благодать становится для нас самоочевидной, она не доказывается, она воспринимается как новая жизнь, как ни с чем несравнимая радость. Человек, помня это состояние, может сказать: я знаю, что благодать живет и действует в Церкви.
По Символу веры мы исповедуем Церковь Апостольской, то есть верим, что ее иерархическая преемственность ведет начало от Апостолов. Раскол же отрицает эту преемственность хотя бы уже тем, что ищет другую иерархию где-то на стороне. Люди, отпавшие от Церкви, еще вчера считали такие «параллельные иерархии» незаконными. Почему же сегодня в их глазах они вдруг оказались «благодатными» и «спасительными»? Мы видим ответ только в одном: просто они стали им нужны для осуществления раскола как видимая, конкретная его опора.
Раскол происходит сам из себя, он возникает из пустоты, образно говоря, вырастает из трещины храма, живет и питается отрицанием, разрушая, а не созидая, хотя он и пытается доказать обратное.
Мы далеки от того, чтобы обвинять наших братьев в преднамеренной лжи, но сам раскол тем не менее — это поле метафизической лжи. Мы считаем происходящее трагической ошибкой, которую на земле, в этой жизни, мы еще можем исправить, но в вечности она необратима.
Святые Отцы изображали Церковь в виде корабля, плывущего по безбрежному морю, обуреваемого волнами: люди, отпавшие в раскол, — это те, кто потерял надежду и с криком «спасайтесь, корабль уже тонет» бросились с палубы в море. Им казалось, что они на крыльях своей ревностной веры, а точнее, своего распаленного воображения, преодолеют пучину, но все они нашли могилу в бушующих волнах, а корабль продолжает плыть среди бурь и штормов, ночной тьмы и туманов, водимый благодатью Божией.
[1] Организация раскола — обычный способ действия враждебных Церкви сил. Церковь невозможно уничтожить «физически», и потому враги стремятся обессилить ее путем насаждения внутренних противоречий, разногласий и как следствие — разделений и расколов. При этом причины, провоцирующие раскол, могут быть совершенно различными. Однако очевидно, что для Церкви раскол пагубен независимо от того, что служит поводом к нему — желание «либеральных» перемен, «обновления», «реформ» или же ревность о «чистоте веры», «хранении Православия».
Хорошо известно, что в России в 20-х годах обновленческий раскол поощрялся и всячески поддерживался советской властью в лице специального секретного отдела по уничтожению Церкви, находившегося в структуре ГПУ. Возглавил его Е. А. Тучков — автор и разработчик многих мероприятий по уничтожению Русской Православной Церкви, проводившихся в те годы. Одновременно он являлся секретарем комиссии по отделению Церкви от государства. Но менее известно, что ГПУ было заинтересовано и в расколе «справа», угроза которого исходила от епископов, считавших действия святителя Тихона «неудовлетворительными», требовавших более решительного противления богоборческой власти. В своем стремлении разрушить Церковь коммунисты готовы были поддерживать своих самых непримиримых противников — лишь потому, что их действия провоцировали раскол. Вот лишь один из многих примеров:
Из протокола № 55 заседания
Комиссии по проведению декрета
Об отделении церкви от государства
При ЦК РКП(б) 6 марта 1923 года
«Поручить т. Тучкову принять меры к усилению правого течения (выделено Изд.), идущего против Тихона, и постараться выделить его в самостоятельную противо-тихоновскую иерархию <…> Проводимую ОГПУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Вести линию на раскол (выделено Изд.) между митрополитом Сергием (назначенным Петром временно Местоблюстителем) и митрополитом Агафангелом, претендующим на Патриаршее Местоблюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию — Временный Высший Церковный Совет во главе с архиепископом Григорием, как самостоятельную единицу…»
(Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Книга вторая. С. 13; с. 15).
В настоящее время проблема раскола в Русской Православной Церкви так остро, как в 20-х — 30-х годах, конечно, не стоит. Однако причины и поводы для него, равно как и люди, способные его возглавить, изыскиваются, враждебные Церкви силы по-прежнему стремятся создать благоприятные для раскола условия.
Первые попытки спровоцировать раскол в наше время были предприняты сразу же с началом перестроечной «оттепели», когда положение Церкви только-только стало меняться, когда тиски, в которых она находилась, понемногу начали ослабевать. Тогда в средствах массовой информации началась широкомасштабная кампания по «рекламированию» Зарубежной Церкви. Целью ее было представить Зарубежную Церковь как «единственно истинную Русскую Церковь», «не запятнавшую себя сотрудничеством с коммунистами и КГБ», и тем самым вызвать раскол в среде верующих нашей страны, «поделить» их между двумя не признающими друг друга Церквами, расколоть на два враждебных лагеря. И хотя раскола как такового не получилось, печальным последствием этой кампании стали «зарубежные» (!) приходы на территории России.
Затем на протяжении долгого времени в прессе всячески превозносился лидер современного обновленчества священник Георгий Кочетков, ныне запрещенный в священнослужении, взявший на себя функции епископа и имевший организованных в некую псевдоепископальную структуру последователей в разных регионах страны.
